Человек в круге

Меня шут дернул за язык. Я вышел вперед и предложил Железновскому:

- А ты скажи перед нами сам, Игорь. И знай: тут три писателя. Мы зафиксируем твою историческую речь и обнародуем ее там, где нам предложат.

Железновский не ожидал найти меня здесь. Мы не виделись целую вечность, и ему хватило и чувства юмора, и чувства дружбы. Он кинулся ко мне в объятия, стал душить и целовать.

Потом извинился:

- Понимаешь, учимся все у главного!

Я поначалу не понял, кого он имеет в виду. Но один из моих товарищей, с которым мы были более или менее откровенны, когда Железновский забрал нас в свою машину и повез в здешний ресторан, - оказывается, им специально накрывался вот уже вторую неделю отдельный бесплатный стол, - сказал: "Да он имел в виду Леонида Ильича! В смысле - целоваться и обниматься".

Как хозяин, Железновский определил нам места за столом. Он сказал, что четверо из их группы уехали туда, - кивнул на юг, - а места остались сиротами. Слава Богу, теперь все исправлено. Будете столоваться с нами.

- А чем ты тут занимаешься? - спросил я.

Железновский укоризненно покачал головой:

- Как был партизан, так и остался им. Или ты не в зоне, где все дышит и живет?

- Ух, как ты научился! - засмеялся я, пропустив чарку. - Ты иди к нам, в писатели. У нас такое живое слово не умирает - отпечатывается навечно.

- Ничего, - засмеялся Железновский, - увидите, вдохновитесь - и слово новое найдете. Вот еще бы с ранеными успели поговорить.

- Успели послушать, как они стонут, - мрачно несло меня на рифы.

Железновский не обратил на меня внимания. Он, как мне показалось, стал пить много. И я попросил его:

- Игорь, не пей сегодня.

- А что? Поговорить потянуло? Не боишься, держать фасон не разучился?

- Ты где живешь?

- Это тайна. Впрочем, с тобой рядом.

- В гостинице, что ли?

- Ну где еще тут живут?

Мы говорили тихо, и никто нас не слышал.

- А к себе, где работал, ходишь? Там ведь все осталось вроде.

- Я знаю, вас туда водили. Для проверочки и показухи: все меняется, идет хорошо! - И хихикнул: - Ну и что? Все нормально? - И сразу посерьезнел. - К себе я не ходил. Там - другие берега. Молодые, способные, разные, но цепкие.

- Что это значит?

- Ну что это значит? Там не мы.

- А вы - это кто вы? Все продолжается?

- Ну, естественно... Только теперь, видишь, и митингами заворачиваем. И в другой роли. Впрочем... Давай действительно потом поговорим?

Я поднял руки вверх.

Когда мы поехали, хорошенько подвыпив, я договорился со своими собратьями, что на время отлучусь. Мы пошли с Железновским, не сговариваясь, в сторону штаба пограничного отряда. Штаб стоял на том же месте. Железновский был слишком нетрезв и, по-моему, говорил много лишнего. Он говорил, что знает все: как я собираю материалы на книгу о Ковалеве и его вонючем (так, брезгливо сморщившись, и сказал) учреждении, этих материалов у меня - куча, в этих материалах, - погрозил мне пальцем, - я не найду прокольчики Железновского: "Я - тут, я - не рядом с ним. И никогда рядом не был"...

Железновский, почувствовав, что я насторожился, немедленно стал говорить о другом. Он заговорил о том, чем тут занимается. Они забрасывали туда, - он кивнул на границу, - людей, своих.

- Они, - Железновский остановился и вдруг оскалился, - резали тех, кто нам изменил. Ты понял?

Я тоже остановился, хмель бросился в голову.

- Ты чего запугиваешь? Знаешь, от кого мы приехали?

- Если бы не знал... Так... Чего же ты тогда насмехаешься надо мной при всех?

- А чего ты выпал из реалки? Какой митинг? Люди стонут, пить просят, укола..

- Половина наркоманов!

- Не мели, не наговаривай на своих.

- Я знаю, что говорю. Идут иногда за анашой в пасть гада. Продаются за это.

- А ты их за это - чик? К стенке? И готово?

- Надо - всех перережу. Зачем нам тут такие сдались? Ну мусульмане курят - ладно. А это же свои, славяне! И повалом.

- На войне же! Раньше - пили. Теперь курят.

- Идем. Философ!

Вскоре мы пришли к штабу отряда. И зачем мы сюда пришли? Я понимал, зачем. Мы думали об одной женщине. Неужели это было тут? Здесь она стала круто падать вниз? Мы, конечно же, продолжали любить эту женщину и ради нее пришли сюда. Лена сказала о пребывании тут Железновского с иронией. Обо мне, наверное, говорит еще насмешливей. "Зеленый огурчик в розовых очках". Ну что же, мы ей все прощаем. Потому оба и молчим.

- Скажи, Игорь, - решился, наконец, я, - вот теперь тут, как при ней скажи. Тогда мы с кем ехали? Ведь все наше и ее начиналось с него.

Железновский заскрежетал зубами:

- Да пошли ты все это к...

Он грязно выругался.

- Знаешь, - после некоторого молчания, почти шепотом проговорил Железновский. - Похлеще него были у нас. И - остались... Не тебе же толковать о Ковалеве? - Он саркастически засмеялся: - Папочки собираешь? Фотографии? И думаешь, что - отыщется истина! Ха-ха-ха! "Начиналось с него!" Да истинное... Истинное и никогда не вывернешь! Особенно о Ковалеве. Он при живой своей жене баб новых каждый день в дом таскал. И тискал их... При бабе своей! Ей глотку пистолетом затыкал. У него на старую, один раз... извини, пропетую... У него не маячил! А ты собираешь фото!