Человек в поисках себя. Очерки антропологических и этических учений. Том 1. Античность и Средневековье

В подобных этических ориентациях, конечно, сильно влияние платонизма, которое, однако, не противоречит поучениям отцов христианской церкви. Подлинное благо – в душе человека. Но он ошибочно ищет его вовне. Почему он неудержимо стремится к этим суетным благам. «Да потому что он принимает их за истинные – он ожидает, что через их посредство он обретёт истинное блаженство, т. е. достигнет совершенного состояния души, наслаждающейся всеми благами сразу»[214]. Видимо, секрет мощного духовного воздействия идей Боэция в том, что он привносит в христианское понимание человека сократический мотив ошибочного познания блага. Мотив этот, как известно, включает в себя момент надежды на познание истинное и, стало быть, на исправление человека. Этим Боэций коренным образом отличается от Августина с его идеей предопределения посмертных судеб людей. Вот как Боэций примиряет, совмещает античную и христианскую традицию в этом вопросе: «Человеческий рассудок должен быть подвластен Божественному разуму. Поэтому устремимся, насколько в наших силах, к горней обители Высшего разума. Здесь человеческий рассудок узрит то, что в себе самом увидеть не может»[215].

В этом смысле всё «Утешение» Боэция выступает как наставление о путях достижения благой жизни, которые приведут человека к собственно человеческому состоянию, т. е. к такому, которое предначертано Богом при сотворении человека.

«Утешение философией» Боэция имеет большое нравственное значение. Пришедшая в камеру к Боэцию Философия говорит, что всё в мире происходит по божьей воле и по резонам не известным человеку, и что человеку принадлежит в действительности только то, что он не утратит никогда, что у него никто не в силах отнять: добродетель и достоинство. Человек должен познать себя и стать добродетельным.

Почему не устыдилась судьба, взирая на обвинение невиновного и низость обвинителей? – вопрошает Боэций Философию. – Неужели возможность замысла нечестивца обвинить невиновного не «должна выглядеть чудовищной в глазах Бога?»[216]. Боэций не усомнился в Боге, но не может постигнуть свершившейся с ним самим несправедливости.

Ты полагаешь, что перемены Фортуны совершаются без вмешательства Божьего? – отвечает Боэцию Философия? – Главное, что должно беспокоить, это твоя душа. Разве благосклонность Фортуны – то чего душа по истине жаждет? Разве можно удивляться предательству Фортуны, по сути своей переменчивой? В совершившемся с человеком, следует вывод, нужно видеть не только внешнюю, но и внутреннюю сторону. «Если бы принадлежали тебе блага, на утрату которых ты жалуешься, ты бы ни в коем случае не мог бы их потерять»[217]. Сожалеешь об утрате красивых вещей? А красоты природы – разве они принадлежат тебе?

Что же это за блага, которые заключены в самом человеке, и которые он не может утратить помимо собственной воли? Это – добродетели, душевные качества. «Твои несчастья являются наказанием за твои заблуждения», – говорит Философия[218]. О потере чего ты сожалеешь? Ты, смертный, стремишься к внешнему, но счастье – внутри тебя. Блаженство не может быть заключено в случайных вещах. Если ты этого до сих пор не понял, не следует ли благословить несчастья, обрушившиеся на тебя? Ведь они дадут возможность постигнуть, в чём состоит истинное благо. «Зачем ты привязываешься к внешним благам, как будто они – твоя собственность… Есть ли что-нибудь более ценное для тебя, чем ты сам?» – спрашивает Философия. Раз ты сожалеешь об утраченных мирских благах, включая семейное общение и доброе имя, значит, ты в действительности не столь праведен, как пытаешься себя представить. Подлинно блаженный человек не станет сожалеть о подобной потере. Поэтому несчастья для человека – начало нового этапа на пути к обретению себя в душе своей, на пути к блаженной жизни в Боге.

Внешние блага (богатство, власть, знатность) сами по себе не обладают никакими достоинствами. «Богатства не могут утолить ненасытную жадность, а власть не даёт власти над самим собой тому, кого порочные страсти опутывают нерасторжимыми цепями»[219]. Также и высокая должность. Она не может придать человеку достоинство и честь. Посмертная слава – казалось бы, то, к чему мы должны стремиться, но это – вторая смерть (известная мысль Марка Аврелия), она может держаться поколение, два, три, а потом всё равно умрёт. Для мудреца даже похвалы ничего не значат, потому что даже если они соответствуют его достоинствам, они ничего прибавить к ним не могут. На примере этой, хорошо известной в стоицизме мысли, видно, как искусно Боэций осуществляет трансформацию античных ценностей в христианские. Знать посмертную судьбу человеку не дано, но «если ты украсишь душу наилучшими добродетелями, нет тебе дела до судьи, определяющего награду»[220]. Речь, разумеется, идёт о мирских оценках, но если иметь в виду решение Божье, то и здесь человек вручает Богу свою душу, которую он стремился по возможности «украсить добродетелями».