Человек войны

– Да, сколько ж мы положили за вас ребят, – думалось каждый раз. И становилось мучительно обидно…

Через некоторое время Вонлярского вызвали в районный военкомат. «Для получения правительственной награды» – гласило приглашение. Димыч удивился, но пошел. Было интересно.

Принявший его начальник отделения, юркий майор, сразу же взял быка за рога:

– В соответствии с постановлением Партии и Правительства, одобренным лично Леонидом Ильичем Брежневым, мы сейчас решаем очень важный вопрос. Многие фронтовики имеют ранения, но не награждены. Это, конечно, несправедливо. По Вашим документам значатся три ранения. А где награды, написано – «не награжден». Хотя воевали с 41-го. И боевой путь, будь здоров. Сначала Москва, потом Керчь с Севастополем, форсирование Днестра. Опять же взятие Белграда и Будапешта. Поэтому есть решение – наградить! (командирски воззрился на ветерана).

– Мне не надо! – возразил Вонлярский.

– Как это? – опешил военный клерк, делая квадратные глаза. – Не понял!

– Да так! (приглашенного уже понесло). Ордена за что вручают? За ранения?

– Ну да, – растерялся майор. – Опять же постановление.

– Так ведь ранения бывают разные. И при разных обстоятельствах. Вот у меня, например, как получилось…

И Димыч плотно сел на любимого конька:

– Едем эшелоном на фронт. Бомбежка, упал с полки. Получаю первое ранение. После госпиталя только прибыл на передовую – обстрел. Немец стал кидать мины. Мне в задницу осколок и впился. Не верите? Могу показать.

Вонлярский принялся было снимать штаны, но начальник побледнев, замахал руками.

– Ну а в третий раз, – продолжил Дим свое соло, – отступали мы все взводом под ударами превосходящего противника. Попали мне фрицы в пятку…

На внимавшего майора было жалко смотреть. Он конвульсивно дернул шеей и ослабил галстук.

– Ну, так что? – уже без всяких «дураков» подвел черту Вонлярский. – Разве за ранения получают ордена? Да еще через двадцать лет после войны? Нет. Ордена за подвиги дают. И на фронте!

О том, как отбирают, распространяться не стал. Просто ушел, аккуратно прикрыв за собой дверь и оставив начальника в недоумении.

Повторную беседу в тот же день, вел с Вонлярским сам военком – убеленный сединой полковник.

– Слушай, – сказал он без всякого официоза, и сразу переходя на «ты». – Тут у меня некоторые «герои тыла» бегают за каждой юбилейной медалью, а ты…

– Вы меня извините, товарищ полковник, – мягко прервал его Димыч. – Я у майора немного сорвался. Но ведь нельзя же задним числом за каждое ранение медаль вешать. Другая цена боевым наградам. Я ведь все войну в разведке прошел. Знаю!

– Да я в курсе, – сделал военком успокаивающий жест. – А Вас что, обидели?

– Никто меня не обижал! – ответил Дим. – И «Красное знамя» у меня было, и два ордена «Отечественной войны» с «Красной Звездой», не говоря о медалях.

– Что значит были? А где же они? – комиссар даже привстал от удивления.

Пришлось Вонлярскому обо всем поведать. Коротенько так, минут за тридцать.

Выслушав все внимательно, полковник долго молчал, а потом отключил телефон, запер изнутри кабинет на ключ и извлек из сейфа бутылку «Армянского».

– Ну, моряк, давай, – разлил коньяк в два граненых стакана, которые они молча сдвинули.

Когда посуда опустела, диалог продолжился, но уже в более конструктивном духе.

– А знаешь что? – рубанул военком воздух рукою. – Напиши-ка, браток, на самый верх бумагу. Ну, чтобы вернули тебе твои боевые, законные!

– Да ну их, – Димыч выразительно показал на потолок, – на хер! Какая мне теперь, собственно говоря, разница!

– Нет! Ты напиши, – демонстрировал полковник явно бульдожью хватку. – Все, что рассказал мне. А мы поддержим!

Через пару дней, вернувшись из очередного рейса, Дим принял решение и написал письмо. Опять в Президиум Верховного Совета СССР, но на этот раз другому Председателю Президиума – Климент Ефремович Ворошилов уже лежал под Кремлевской стеной, став историей.

Ответ пришел, когда он про письмо и думать забыл – через четыре года. Не возражаем, мол, товарищ Вонлярский. Получите свои ордена в наградном отделе Моссовета. Словно речь о зонтике из камеры забытых вещей шла. Просто и обыденно.

За все свои проделки и опыты над народом власть в нашей стране никогда не извинялась. Однако некоторые похожие на то жесты все же иногда себе позволяла. Правда, весьма своеобразно. Дозналась, например, о желании Дима вступить в партию. В 1944-м, на фронте. И разъяснила, что теперь достоен, тем более что решается вопрос о назначении его на международные перевозки.