Человек-звезда. Жизненный путь Гая Юлия Цезаря

Данный отрывок из «Записок» Цезаря пользуется особенно широкой известностью, причем по двум причинам. Во-первых, потому, что Цезарь, сам — римский «нобиль», «оптимат», аристократ до мозга костей, потомок древнеримских царей и даже богини Венеры, подверг в нем весьма нелицеприятной критике «золотую» молодежь «Вечного Града» на Тибре, спешно просящуюся в отпуск, в преддверии серьезной схватки с «с северными гигантами». Во-вторых, потому, что данный отрывок наглядно демонстрирует нам феномен переселений народов в Европе, в которой между народами еще отсутствовало чувство общности. Хорошо знакомая римлянам еще со времен Гая Мария тевтонская ярость, или «тевтонское бешенство», «фурор тевтоникус», загадочные качества германских «войсковых царей» и ясновидящих пророчиц — обо всем этом римские легионеры узнали, расспрашивая о надвигающихся «варварах» купцов, для которых древняя Европа, несмотря на свои болотные топи и лесные дебри, очевидно, не имела границ. И страху перед германцами, отраженному в процитированных автором настоящего правдивого повествования строчках из первой книги «Записок о галльской войне», страху, вызвавшему к жизни все бесчисленные «черные легенды», складываемые впоследствии, на протяжении столетий, вокруг древних германцев и происшедших от них народов, не суждено было исчезнуть…

Справедливости ради, следует заметить, что дело было не только в «черных легендах». Германцы и в самом деле были отменными воинами. Тацит описывает их в своей «Германии» в следующих выражениях:

«Редко кто (из германцев — В. А.) пользуется мечами и пиками больших размеров (такую длинную пику сами германцы называли „гер“; по одной из версий сам этноним „германцы“, „германы“, означает „мужи с копьями“ — В. А.); они имеют при себе копья, или, как сами называют их на своем языке, фрамеи, с узкими и короткими наконечниками, однако настолько острыми и удобными в бою, что тем же оружием, в зависимости от обстоятельств, они сражаются как издали, так и в рукопашной схватке. И всадник также довольствуется щитом и фрамеей, тогда как пешие, кроме того, мечут дротики, которых у каждого несколько, и они бросают их поразительно далеко, совсем нагие или прикрытые только легким плащом (либо шкурой — В. А.). У них не заметно ни малейшего стремления щегольнуть убранством (в отличие от кимврских конников, в описании Полибия — В. А.), и только щиты они разрисовывают яркими красками. Лишь у некоторых панцири, только у одного-другого металлический или кожаный шлем. Их они не отличаются ни красотой, ни резвостью (в этом сведения, приводимые Тацитом, вполне согласуются со сведениями Цезаря — В. А.). И их не обучают делать повороты в любую сторон, как это принято у нас: их гонят либо прямо вперед, либо с уклоном вправо, образуя настолько замкнутый круг, чтобы ни один всадник не оказался последним <…> Боевой порядок они строят клиньями. Податься назад, чтобы затем снова броситься на врага, считается у них военной сметливостью, а не следствием страха. Тела своих (павших на поле брани — В. А.) они уносят с собой, даже потерпев поражение. Бросить щит — величайший позор, и подвергающемуся такому бесчестью возбраняется присутствовать на священнодействиях и появляться в народном собрании…».

Как бы то ни было, Цезарь, выведенный из себя малодушием своих подчиненных, обратился к ним с гневной речью, построенной по всем правилам ораторского искусства. Причем Гай Юлий — опытный оратор — не преминул, памятуя о бесчисленных речах, произносимых им в бытность партийным лидером «популяров» на площадях «Вечного Города», подчеркнуть в своей речи, обращенной к войскам, что он — ничуть не менее искусный полководец, чем его блаженной памяти дядя Марий, победитель других германцев — кимвров и тевтонов. Племянник Мария заявил, что, если войско откажет ему в повиновении, он вполне обойдется услугами одного только lеgio Dеcima — Десятого легиона, объявленного Цезарем своей «лейб-гвардией».

Пламенная речь, обращенная Цезарем к своему войску, не осталась воинами не услышанной и произвела на них глубокое впечатление. Растроганные прямо-таки до слез, центурионы Десятого легиона в прочувствованных выражениях поблагодарили Цезаря за оказанную им высочайшую честь и право умереть за него, их любимого вождя и полководца. Захваченное их порывом, все римское войско также заявило о своей готовности сразиться с германцами не на жизнь, а на смерть. На заре следующего дня красноречивый проконсул, воспользовавшись приподнятым настроением своих легионеров, выступил в поход на свевского «царя и друга римского народа». После семидневного марша римское войско заняло позиции на расстоянии менее чем сорока километров от вражьего стана. Цезарь не давал ни малейшей передышки никому — ни самому себе, ни своим воинам, ни своему противнику.