В Риме Гая Юлия ожидали «его» народных трибуны, несколько не решившихся на бегство сенаторов, многочисленные лишенные конкретики обещания, пустые разговоры и… отнюдь не пустая государственная казна (что было очень важно для него, как обычно, крайне нуждавшегося в деньгах). Цезарь незамедлительно включил казну республики в свой срочно нуждавшийся в пополнении армейский фонд, невзирая на протест одного из народных трибунов (поправ тем самым его достоинство, хотя всего восемью неделями ранее начал гражданскую войну именно из-за неуважения сенаторов к протесту, достоинству и правам народных трибунов). Мало того! Когда тот попытался воспротивиться незаконной (со всех точек зрения) конфискации Цезарем государственной казны, Гай Юлий пригрозил убить его на месте, предупредив «слугу народа», что ему, Цезарю, гораздо легче сделать это, чем сказать, и присовокупив: «Законы плохо сочетаются с оружием» (или: «У войны — свои законы»).
Проведя неделю в Риме, «потомок Венеры» выступил в очередной поход. Сначала — в Испанию, с намерением разгромить дислоцированную там часть армии своего неприятеля, чтобы обеспечить себе прочный тыл, а затем разгромить самого Помпея. План был хорош, но пока что до окончательной победы над Помпеем было еще очень далеко. Управлять Римом и Италией в свое отсутствие Цезарь оставил недавнего народного трибуна Марка Антония — молодого человека, которому суждено было вскоре занять место изменника Лабиена, отважного и решительного воителя, энергичного, отличавшегося широтой натуры и бдительного, выполнившего поставленную перед ним императором задачу, как и почти все последующие задачи, пожалуй, не хуже самого Цезаря.
Высокомерные «столпы» сенатской партии до сих пор отказывались признать действия Цезаря в Италии войной. Для них это был не более, чем tumultum, то есть, в переводе с латыни — «смута». Справедливости ради, следует признать, что и оба противоборствующих военачальника в определенной мере способствовали поддержанию данной иллюзии. Они по-прежнему обменивались составленными в крайне вежливых выражениях письмами, посылали друг к другу гонцов. В обоих лагерях присутствовали представители не только своей, но и противоположной партии (с целью вербовки сторонников), а политики, соблюдавшие «нейтралитет» (по крайней мере, на словах), в первую очередь — Цицерон — пытались способствовать примирению Цезаря с Помпеем. И лишь категорический отказ Цезаря сделать официальное заявление, что он не будет ни преследовать Помпея, ни предпринимать враждебных действий против его испанских легионов, был расценен сенатской партией как объявление войны. Цицерон, долго колебавшийся в своем выборе и чаще всего делавший совсем не то, что было нужно, окончательно присоединился к лагерю Помпея (хотя «покоритель Востока» уже не раз разочаровывал «Отца Отечества»).
Цезарь, выступивший в поход, по его собственным словам, чтобы сначала разбить войско без военачальника, а затем — военачальника без войска, повел своих ветеранов и легионы, оставленные им в Галлии, к пиренейским перевалам. Ведь если бы Гай Юлий погнался за Помпеем в Грецию, где тот спешно набирал новую армию, испанские войска Помпея не преминули бы захватить Италию. Поэтому Цезарь принял единственно правильное в сложившейся обстановке решение сперва разбить испанскую армию «помпеянцев», а уж затем — и самого Помпея.
Гордый град Массилия закрыл свои ворота перед втайне мечтавшим, может быть, полакомиться буйабесом, Гаем Юлием (конечно, знавшим толк в хорошей рыбе и морепродуктах), а после появления на рейде части флота Помпея под командованием Домиция, открыто перешел на сторону сенатской партии. Однако Цезаря это не остановило. Гай Юлий, трезво рассудив, что «буйабес может и подождать», выслал вперед своего легата Фабия с тремя легионами занять горные перевалы, поручил двум другим своим легатам осаждать Массилию, а сам 22 июня подступил к городу Илерде (современной Лериде), расположенному непосредственно за Пиренеями, на реке Сикорис (современной Сегре), где Фабий уже некоторое время вел бои местного значения с «помпеянцами». Противники Цезаря в описываемое время стягивали свои силы, намереваясь вторгнуться через Пиренеи в Галлию.
Расстояние от Рима до Мунды (равное тысяче восьмистам километрам) Цезарь, по утверждениям античных историков, прошел форсированным маршем всего за двадцать семь дней! Если это так, то войско Гая Юлия передвигалось со средней скоростью шестьдесят шесть километров в сутки! В это, признаться, верится с большим трудом…Но марш был, несомненно, очень быстрым и превосходно организованным.
Главнокомандующий силами сенатской партии поставил перед своими легатами Афранием и Петреем (победившими в свое время Катилину в битве при Пистории) задачу как можно дольше сдерживать «цезарианцев», используя тактику позиционной войны, до тех пор, пока сам Помпей не перейдет в контрнаступление со своими главными силами. Подобная постановка задачи связывала «помпеянским» легатам руки.