Благополучно победив своих врагов в Испании, Цезарь тотчас же пустился в обратный путь, в Италию. Подвергнув тем самым (далеко не в последний раз) свои старые галльские легионы тяготам невероятно дальнего форсированного марша, уже в обратном направлении. Безо всякого снисхождения Цезарь выжимал из своих «контрактников» все, что только было можно из них выжать. Действуя по известному принципу «чем больше жмешь, тем больше выжмешь». В результате «потомок Венеры» довел своих «мулов», свою «боевую скотинку» (выражаясь словами другого строителя и певца другой, уже не Римской, а Британской, колониальной империи — сэра Редьярда Киплинга) до предела физических сил и выносливости, возникли проблемы со снабжением, настроение «контрактников» стало портиться не по дням, а по часам. Впервые воины, посланные Цезарем в бой, осмелились отказать своему прославленному «дуксу» в безусловном повиновении. Дело дошло до форменного солдатского бунта. Гонимые своим военачальником из страны в страну, превратившиеся, после почти десятилетней военной страды в «косматой» Галлии, в сплоченное общей нелегкой судьбиной сообщество предельно изнуренных и изношенных, стареющих, смертельно усталых «работников гладия и пилума», его легионеры, пожалуй, начали сомневаться в том, что вообще доживут до получения клятвенно обещанной им «отцом-командиром» награды — сельской усадебки на своей землице в солнечной Италии и денег на обзаведение всем необходимым для начала новой жизни «на гражданке». А возможно, они даже впервые задались вопросом, сможет ли вообще их знаменитый полководец одержать победу над Помпеем «со товарищи» при столь очевидном неравенстве сил. Тем более, что Помпей имел большой флот, Цезарь же его не имел, и, хотя Гай Юлий приказал срочно строить новые и собирать имеющиеся корабли в возможно большем количестве, лишь незначительная их часть поступила в его распоряжение.
Реакция Цезаря на бунт «контрактников» была молниеносной. Полностью отдавая себе отчет в том, насколько опасно для него лично и для вынашиваемых им грандиозных планов столь открытое неповиновение, «потомок Венеры» с достойным уважения бесстрашием появился перед взбунтовавшимися под Плацентией воинами Девятого легиона и не без презрения в голосе объявил, что все желающие могут незамедлительно присоединиться к армии Помпея. Он же, Цезарь, будет только рад появлению в рядах неприятельского войска солдат с такими представлениями о воинской дисциплине…
Ледяной тон Гая Юлия, его цинизм, вошедшая за много лет службы под орлами в плоть и кровь «контрактников» привычка к беспрекословном повиновению начальству, да и харизма личности прославленного «дукса», столько лет ведшего их от победы к победе, как по мановению волшебной палочки какого-нибудь восточного мага-кудесника (или, как говорили римляне — «математика») снова превратили бунтующих легионеров в послушных сыновей сурового, но справедливого и любящего их отца. Они не только смиренно попросили «дукса» простить им их непокорство, но и сами выдали Цезарю на расправу зачинщиков мятежа, которых Гай Юлий подверг децимации. Это значит — приказал казнить без суда каждого десятого. Всех остальных Цезарь, известный на весь Рим (и мир) своей «клементией», помиловал. Ведь они могли ему еще пригодиться.
Римский стихотворец Лукан, живший и творивший через столетие «с гаком» после Гая Юлия и его современников, воспев в своей эпической поэме «Фарсалия» гражданскую войну между Цезарем и Помпеем, дал в ней следующую весьма впечатляющую характеристику Цезаря (которого он, будучи тайным республиканцем и заклятым врагом тирании, отнюдь не считал правым в этом конфликте, хотя и от противника Цезаря — Помпея «Великого», по мнению Лукана, к моменту конфликта с Гаем Юлием остался «лишь великого имени призрак»):