Человек-звезда. Жизненный путь Гая Юлия Цезаря

Скрибоний Курион, бывший сторонник «оптиматов» и известный своим незаурядным красноречием оратор, после уплаты Цезарем его колоссальных долгов (за счет галльской добычи), принялся, в качестве народного трибуна, очень хитро, умно и умело защищать интересы Гая Юлия. Формально свежеиспеченный «защитник плебеев» выступал как бы против Цезаря, однако на деле, посредством своих упорно повторяемых и крайне заумно сформулированных предложений, проникнутых гротескной для своего времени «честностью», «прямодушием», давно уже нисколько не котировавшейся, в эпоху предсмертных судорог олигархической республики, замшелой «добродетельностью» и прямо-таки обезоруживающей «наивностью», фактически срывал принятие решений, направленных против Гая Юлия. Курион, к примеру, на полном серьезе предлагал обоим претендентам на единоличную власть над Римской «мировой» державой распустить свои войска и спасти, таким образом, государство. Политическая наивность? Не думаю. Ведь если бы это предложение Куриона прошло, Цезарь оказался бы в несравненно более выгодном положении, чем Помпей. Ибо в распоряжении «потомка Венеры», даже в случае роспуска армии, остались бы как его несметная галльская добыча, так и его сторонники-плебеи, сотрясавшие стогны «столицы обитаемого мира» своими грозными воинственными криками.

Осенью пошли разговоры о неизбежности войны между Помпеем и Цезарем.

1 сентября Скрибоний Курион снова внес свое «примирительное» предложение на рассмотрение сената. Сенат подавляющим большинством проголосовал о лишении обоих «династов» их вооруженных сил и власти. Однако верх, в конце концов, одержало крайнее меньшинство радикально настроенных «оптиматов», поскольку консул Марцелл расценил результаты голосования, как позорное подчинение большинства сенаторов диктату тирании (Цезаря) и распространил провокационный слух о якобы уже начавшемся вторжении войск мятежника Цезаря из Цизальпийской Галлии в Италию. После чего Марцелл театральным жестом вручил Помпею меч, дабы «Великий» защитил им «римскую свободу».

В действительности Цезарь оставался, во главе своей армии, в Цизальпийской Галлии, всемерно выставляя напоказ свое миролюбие и готовность к переговорам (даже после начала открытого конфликта).

Точные условия, оговоренные в требовании Цезаря допустить его к участию в консульских выборах на 49 год заочно, при сохранении Гаем Юлием в то же время власти над его провинциями и командования над его войсками, ныне, увы, не поддаются реконструкции (во всяком случае, что касается их правового аспекта). Не подлежит сомнению одно: проконсул «со товарищи» уже не раз «отменял» неписанную конституцию Римской республики в своих интересах, когда ему это было выгодно. Не подлежало сомнению и то, что Цезарь претендует на особые права, этой конституцией отнюдь не предусмотренные. Согласно «свычаям и обычаям» римской олигархической демократии, ему надлежало сначала сложить с себя наместничество в Галлии и военное командование, дождавшись истечения их срока, установленного в законодательном порядке, и лишь после этого подать свою кандидатуру в консулы — естественно, не на текущий 49, а на следующий, 48 год. Однако Цезарь, что называется, закусил удила. В конце концов, речь шла о его «дигнитас» — достоинстве, которое, по его собственным словам, всегда было ему дороже самой жизни…

Сделанные Гаем Юлием компромиссные предложения выглядели вполне респектабельно. Цезарь проявил готовность удовольствоваться двумя легионами, сохранив при этом наместничество в Цизальпийской Галлии и Иллирии. Мало того, он даже проявил готовность вообще сложить с себя командование, вот только…одновременно с Помпеем «Великим».

Однако все переговоры и попытки примирения на личном уровне оказались такими же безрезультатными, как и сенатские дебаты.

1 января 49 года сенат окончательно отклонил все требования Цезаря, объявив его в преступном непокорстве. Неделю спустя «отцы, занесенные в списки» лишили Гая Юлия его провинций. Народные трибуны Марк Антоний и Квинт Кассий, друзья и сторонники Цезаря, пытавшиеся воспрепятствовать этому решению сенаторов, используя свое право «вето», были проигнорированы правящими олигархами и в гневе покинули Город на Тибре.

Теперь фронты предстоящей гражданской войны окончательно определились. Честный военачальник Лабиен, сказав «потомку Венеры» нечто вроде: «Ты, Гай, мне друг, но истина дороже!», покинул лагерь Цезаря и перешел на сторону противников своего бывшего «отца-командира». Великодушный Цезарь отправил вдогонку своему верному соратнику на протяжении последних девяти лет деньги и багаж, оставленные Лабиеном в лагере проконсула.