С другой стороны, Гай Юлий делал все от него зависящее, чтобы приобрести и обеспечить себе симпатии своих «братьев по классу». Будучи «нобилем» до мозга костей, «до кончиков ногтей» (говоря словами «Вилья́ма нашего Шекспи́ра», посвятившего римскому диктатору одну из своих лучших трагедий — «Юлий Цезарь»), он всеми силами пытался приобрести уважение и авторитет других «нобилей», немалая часть которых по-прежнему отказывала Цезарю в поддержке. К числу этих тщетных, в конечном итоге, попыток относились как возведение некоторых аристократических фамилий плебейского происхождения в патриции, так и амнистия, объявленная «потомком Венеры» сторонникам Помпея, которых Цезарь буквально осыпал подарками и новыми назначениями. Наряду с мерами, принятыми в рамках проводимой диктатором политики забвения, прощения и примирения, были также изданы законы против роскоши и порчи нравов, отвечавшие духу консервативных идеалов, но способствовавшие одновременно росту популярности диктатора среди «великоримского» простонародья, испытывавшего вполне естественную в его жалком положении «социальную зависть» к «зажравшимся» аристократам, и недовольного роскошным образом жизни верхов, нагло выставляемым теми напоказ «нищебродам». «У них денег куры не клюют, а у нас на водку не хватает», как пел Владимир Высоцкий (хотя римское простонародье, в отличие от нашего, советского, пило, разумеется, не водку, а дешевое вино, к тому же сильно разбавленное водой — если только и на это пойло у него хватало денег). Тем не менее, представителя сенатской олигархии были очень недовольны тем, что Цезарь старался, по мере сил, угодить всем римлянам (а не только им одним, «оптиматам», то есть «превосходным», «самым лучшим»).
Попытка Цезаря обрести сторонников своего режима и своей политики во всех слоях населения Римской «мировой» державы, оказалась тупиковой. Иначе и быть не могло. Ведь он, по сути дела, никогда и не стремился к коренному изменению общественных и государственных порядков. И поскольку Гай Юлий не намеревался, так сказать, «печь новый пирог», ему пришлось ограничиться попытками ловко и умело перераспределить между «едоками» куски старого. Но каждый новый кусок пирога, который Цезарь добавлял к «пайке» одного из своих сограждан (а в действительности — подданных), он поневоле вынужден был забирать из «пайки» другого «едока». Получался «тришкин кафтан». Что бы Цезарь ни делал, он всегда ущемлял чьи-либо интересы, как материальные, так и духовные (или, говоря по-современному — идеологические).
Поддерживая муниципии и провинции, диктатор оскорблял крайне чувствительную и ранимую «национальную» гордость «коренных», «исконных», «полноценных», «настоящих» римлян — гордых (независимо от своего материального положения) жителей Града ни Тибре. Гай Юлий делал, в духе давней «популярской» традиции, подарки, скидки и уступки столичному плебсу и сельскому пролетариату, раздражая этим столичный «нобилитет», но его демократические меры и нововведения оказывались, в конечном счете, всего лишь эпизодическими, разовыми подачками, милостыней, подаянием, ни на йоту не изменяющими общего положения. Цезарь расширял социальные прослойки коммерсантов, крупных промышленников и банкиров, помогая им обрести то экономическое могущество, ради получения которого эти социальные прослойки (или же слои) оказывали Гаю Юлию столь щедрую финансовую поддержку, но при существующем положении вещей мог лишь в очень малой степени обеспечить им участие в политической власти, да и этот незначительный допуск к ней «новых людей» Цезарем превращал его в смертельного врага консервативной олигархии, не желавшей мириться даже с самым незначительным ущемлением своих привилегий и интересов. К тому же протежируемые диктатором «новые люди» и сами не особенно стремились бороться за власть активно и — самое главное — отрыто. Они предпочитали оставаться в тени, в роли закулисных кукловодов, незаметно дергающих за ниточки своих марионеток-«демократов».
Кубок с изображениями скелетов, символизирующими тленность всего земного «Динарий Кесаря»
Цезарь был для них, в сущности, не более чем одной из таких марионеток. Ситуация напоминала описанную в песне, хорошо известной (по крайней мере — людям моего поколения) Булата Шалвовича Окуджавы про бумажного солдата:
Сорвись Гай Юлий Цезарь — марионетка, или, как называли сами римляне марионеток — макк(ус), сиречь дергунчик — с ниточки, на которой его подвесили закулисные кукловоды, они бы не слишком огорчились и постарались, не теряя времени, найти себе новую марионетку.
«Динарий Кесаря»
Орел римского легиона с громовыми стрелами (перунами) Юпитера в когтях