Человек-звезда. Жизненный путь Гая Юлия Цезаря

Занятие заговорщиками Капитолия было не военной акцией, а чисто символическим актом. Но Рим не был эллинистическим городом-государством, которым можно было управлять с высоты акрополя, городского «кремля». Властные отношения в «столице обитаемого мира» были гораздо сложнее.

Поначалу у заговорщиков не было недостатка в визитах симпатизировавших им сограждан, поздравлявших убийц с успехом задуманного и содеянного ими… и быстро исчезавших. Явился к убийцам со своими поздравлениями Марк Туллий Цицерон. Засвидетельствовал им свое почтение и популист Долабелла, облеченный знаками власти — инсигниями — консула (ибо после отбытия Цезаря на войну должен был вступить в консульскую должность).

Другой же консул — Марк Антоний — ни на какие контакты с убийцами своего патрона не шел. Он приказал перевезти труп Гая Юлия к тому домой, получил от Кальпурнии бумаги ее зарезанного мужа и удалился на тайное совещание с главными членами «негласного кабинета» Цезаря — Бальбом, Гирцием и «начальником конницы» Лепидом. Последний находился в особенно выгодном положении, ибо имел в своем распоряжении войска.

Ранним утром 16 марта Форум был, к великому разочарованию заговорщиков, занят верными Лепиду войсками. Марк Антоний созвал сенаторов на срочное заседание.

Между тем, Брут попытался обратиться с речью к римскому народу. Однако его холодная стоическая логика совсем не подействовала на не искушенный в философских томностях, непросвещенный римский «плебс урбана». Народ безмолвствовал. Столичная «чернь» нисколько не сочувствовала и не симпатизировала оратору-аристократу, так и сыпавшему высокопарными фразами о благородных традициях римского сената. Масса столичных жителей была настолько развращена политиками всех мастей и направлений, что оказалась совершенно нечувствительной, невосприимчивой к абстрактным рассуждениям о высоких идеалах. Униженная и лишенная самостоятельности в мыслях и действиях, она ждала лишь подачек и игр, «хлеба и зрелищ». И потому обнародованное в скором времени завещание Цезаря произвело на «городскую биомассу» гораздо большее впечатление, чем все «суады» его благородных убийц.

На состоявшемся 17 марта заседании сената консул Марк Антоний ловко перехватил у принцепса инициативу и, прежде всего, воспрепятствовал попыткам воздать почести «тираноборцам». Вместо этого Антоний предложил чисто практическую меру — придать силу закона «актам» разлученного с жизнью диктатора, его последним, частично еще не опубликованным, постановлениям. Это было явно необходимо, ибо многие сенаторы (некоторые из которых сами относились к числу заговорщиков), получили от «деспота» должности и провинции, что теперь нуждалось в законодательном подтверждении и оформлении. Материальные преимущества оказались важнее идеалистических побуждений и красивых фраз, и потому перевесили их. Ничего личного, это только бизнес. И на основе бизнес-интересов в сенате воцарились мир и согласие. Цицерон внес предложение амнистировать тираноубийц. Сенат постановил признать законным завещание убитого диктатора и назначить ему официальные торжественные похороны за государственный счет (хотя первоначально заговорщики намеревались безо всяких почестей бросить труп убитого ими «деспота» и «врага свободы» в Тибр, как труп какого-нибудь «нищеброда» без рода и племени).

Примирившиеся вроде бы на основе общности деловых интересов, «цезарианцы» и «республиканцы» стали наперебой приглашать друг друга на ужин. Согласию и примирению сограждан, казалось, ничто больше не препятствовало. На деле же это «примирительное» заседание сената ознаменовало собой полное поражение республиканской партии.

Выпущенная цезареубийцами монета с изображением «императора» Брута на аверсе, «тираноубийственных» кинжалов, шапки отпущенного на волю раба — символа свободы — и сокращенной латинской надписью «Иды марта» — на реверсе

Ведь у республиканцев не было на руках, почитай, никаких «козырей». Им нечего было предложить «державному римскому народу», во имя и от имени которого (но без которого) они взялись за мечи и кинжалы (изображенные впоследствии Брутом на реверсе выпущенных им монет вместе с изображением шапки получившего волю раба — символа свободы — и сокращенной латинской надписью «Иды марта»).

Провинции были далеко, муниципии привычно и охотно выражали свою поддержку и одобрение всему, что творилось на самом верху «вертикали власти», но не проявляли готовности помогать путчистам материально. В римской армии однозначно задавали тон «цезарианцы». Ветераны-«контрактники», получившие от Цезаря землицу и усадебки в Италии, свято чтили память своего «дукса»-благодетеля и хранили верность его преемникам. Столичный плебс был, как уже говорилось, совершенно равнодушен ко всему, кроме «хлеба и зрелищ».