Человек-звезда. Жизненный путь Гая Юлия Цезаря

Обнародование же завещания Цезаря в день заседания сената окончательно настроило столичный «пролетариат в лохмотьях» против заговорщиков. Шутка ли! Диктатор завещал каждому римскому плебею триста сестерциев и, кроме того, превратил одним росчерком пера свои сады за пределами Города в общественные «парки культуры и отдыха» (выражаясь современным языком).

Торжественные похороны «потомка Венеры» 20 марта 44 года стали кульминацией антиреспубликанских настроений «вольнолюбивых» римских граждан. Марк Антоний обратился к собравшимся квиритам с довольно краткой и скорее сдержанной, чем подстрекательской, речью, но его слушатели вспыхнули от слов консула, как стог или копна сухого сена — от попавшей в нее искры. При виде развернутой консулом перед толпою окровавленной, в клочья изодранной клинками заговорщиков, тоги убитого диктатора, толпа, как будто обезумев, разложила прямо посреди Форума (куда были перенесены с Марсова поля бренные останки Гая Юлия) погребальный костер (как в свое время — для сожжения трупа «красавчика» Клодия), в пламени которого и сгорело тело Цезаря. Беснующаяся вокруг костра, словно в оргиастическом безумии, толпа бросала в пламя все, что попадалось под руку. Огромный погребальный факел пропылал всю ночь и весь следующий день. Меж тем плебс кинулся жечь дома заговорщиков. В страхе за свою жизнь, республиканцы забаррикадировались от «благодарных» сограждан в своих жилищах. Продолжающиеся погромы и почти мгновенное возникновение среди фанатиков-«цезарианцев» начатков культа Цезаря (чьи приверженцы утверждали, что стали очевидцами превращения диктатора, «умершего жертвенной смертью за простой народ», в звезду, с которой отождествляли появившуюся в это время на небе комету) вынудили их, наконец, тайно покинуть Рим в начале апреля…

Золотая монета приемного сына Цезаря — Октавиана, ставшего императором Августом

Главным наследником Цезаря, согласно завещанию диктатора, «отдавшего жизнь за народ», стал Октавиан, внук одной из сестер покойного. Об этом молодом человеке на момент убийства его деда и приемного отца мало что было известно. Марк Антоний, ставший, вследствие убийства своего старшего товарища и друга, в одночасье самым могущественным человеком в Риме, даже и не подозревал, что этот Гай Юлий Цезарь Октавиан, будущий император Август, сможет составить ему, Антонию, серьезную конкуренцию, и что по прошествии всего-навсего десяти лет, победа этого Цезаря-младшего над ним, всемогущим Антонием, в очередной гражданской войне, приведет к осуществлению разработанного, но не доведенного до конца Цезарем-старшим плана — сосредоточения всей полноты государственной власти в руках единоличного правителя…

А сложная и неоднозначная фигура Цезаря-старшего, великого предшественника Цезаря-младшего, преображенная в общенародной памяти, стала предметом форменного, совершенно официального государственного культа. Пожалуй, единственным из выдающихся римлян, оказавшимся способным и осмелившимся достаточно критично изобразить Цезаря, был поэт Лукан (сделавший это в своей поэме «Фарсалия», которую пережил ненадолго).

Официально «потомку Венеры» поклонялись как «Божественному Юлию» (Светоний не случайно именно так озаглавил свою биографию Цезаря), основателю династии (без кавычек) и мировой (опять-таки без кавычек) империи, и вообще — фигуре не столько реальной, сколько символической — «человеку-звезде»…

Римская мозаика с символами переменчивости счастья и бренности

«Он погиб на пятьдесят шестом году жизни и был сопричтен к богам, не только словами указов, но и убеждением толпы. Во всяком случае, когда во время игр, которые впервые в честь его обожествления давал его наследник Август, хвостатая звезда сияла в небе семь ночей подряд, появляясь около одиннадцатого часа, то все поверили, что это душа Цезаря, вознесенного на небо. Вот почему изображается он со звездою над головой. В курии, где он был убит, постановлено было застроить вход, а иды марта именовать днем отцеубийственным и никогда в этот день не созывать сенат». (Светоний).

С тех пор преображенный таким манером Цезарь никогда не исчезал из памяти последующих поколений. Однако каждое из этих поколений старалось высветить в этом многогранном образе свои, специфические, особенно важные именно для этого поколения, грани и нюансы.

Люди эпохи Возрождения видели в Цезаре титаническую личность, достойную подражания. «ВильЯм наш ШескпИр» в своей трагедии как бы взвесил этого «титана» на весах всемирно-исторической проблематики. Композиторы эпохи барокко превратили Гая Юлия с его «клементией» в прототип гуманного, человеколюбивого, просвещенного государя. Даже Иоганн Вольфганг Гёте, частичный тезка автора настоящего правдивого повествования о «потомке Венеры», в период своей принадлежности к литературному движению «бури и натиска», начал сочинять произведение о Цезаре, от которого остался, к сожалению, всего лишь фрагмент.