Городской претор отвечал за все вопросы судопроизводства в «Вечном Городе». В ранний период истории Римской республики два избираемых на год претора якобы выполняли функции еще не существовавших в то время консулов. Позднее претор стал чем-то вроде заместителя консула. Перед консулами шествовали двенадцать ликторов со связками розог на левом плече (в пределах Города — без вложенных в них топоров, за пределами Города — с топорами), перед преторами же — шесть. Должность претора по справедливости считалась одной из ключевых в служебной иерархии Римского государства. По истечении своей легислатуры, претор (если он, конечно, не особенно «проштрафился» на этом посту), традиционно получал в управление какую-нибудь провинцию, управляя которой, мог не только удовлетворить свое аристократическое тщеславие и честолюбие (как в свое время — Гай Юлий Цезарь Старший, отец нашего героя, которому досталась еще не вполне умиротворенная и потому не обеспечившая ему хорошего «навара» провинция), но и заметно поправить свое материальное положение (если доставшаяся ему в управление — а если говорить по-нашему — «кормление» — провинция была достаточно богатой).
Первым деянием Цезаря на посту претора был вызов на суд дряхлого, но все еще могущественного принцепса римского сената — Квинта Катула, безуспешно попытавшегося в свое время посредством подкупа побудить Гая Юлия снять свою кандидатуру в первосвященники Юпитера. Однако ныне Цезарь, гордо восседавший на своем курульном судейском кресле, уже не вспоминал о том давно забытом деле. Зато он требовал от «первого из сенаторов» представить ему отчетность о расходах на порученные Катулу строительные работы по реконструкции Капитолия. Поднялся большой шум, если не сказать — переполох. Народу Рима показалось, что вот, наконец, появился судья праведный, который будет судить судом праведным и нелицеприятным, в общем, наведет порядок, вычистит государственные «авгиевы конюшни». Наконец-то исчезнет черная неправда, царящая в судах, проверка отчетности — только начало пути в светлое царство правды и справедливости! Поначалу события и впрямь, казалось, развивались именно в этом направлении, и расследование шло весьма успешно. Вскрывался один крайне неблаговидный факт за другим. Однако очень скоро «оптиматы» решительно сплотились против начинаний нового претора, заняв прямо-таки угрожающую позицию. Мы своих не выдаем! Стало ясно, что связанные круговой порукой «патрес конскрипти» не позволят «плевать себе в кашу», что, впрочем, в действительности вовсе не входило в намерения Цезаря. У него самого было рыльце в пушку и, самое главное — было слишком много долгов. Он хотел всего лишь прощупать «оптиматов», проверить, как далеко эти «крысы, живущие тем, что грызут казенные интересы» (по выражению декабриста Михаила Бестужева), позволят ему зайти в своем расследовании. А заодно, естественно, при вступлении в новую должность, произвести как можно более благоприятное впечатление на избирателей, своими голосами посадивших его в кресло претора. И, как только ему удалось достичь этих двух целей, он перестал «копать» и «разгребать грязь» дальше. Столь многообещающе начавшееся расследование повисло в воздухе, обвинение было не то чтобы снято, но… как-то, само собой, забылось. В общем, дело не распутали, а благополучно замяли…