Человеки

Напросилась Рита в боевые войска, куда обычно девушек не берут, только если уж сами ну очень сильно захотят…

Романтики в армии не было никакой. Были жара, пыль, песок на зубах и в волосах, многокилометровые марш-броски в полном обмундировании при температуре плюс сорок, или наоборот, под проливным дождем…

Рейды по поиску и задержанию террористов, закиданные булыжниками армейские внедорожники, бессонные ночи в патрулях… Ну, все, как и положено в армии. Кроме романтики. Хотя и в таких условиях случалась любовь, иногда – на пару недель, иногда – на всю жизнь…

Мальчишки-сослуживцы старались помогать, брали на себя все самое тяжелое, но от них мало что зависело…

А командиры снисхождения к девушкам-солдаткам не проявляли – напросилась – служи!

Зато язык Рита выучила очень быстро. Хотя вокруг было полным-полно русскоговорящих ребят, старалась говорить только на иврите. Коверкая все, что можно исковеркать, путаясь в падежах, временах, окончаниях… Если уж совсем слов не находилось – помогала себе руками, словно обезьяна. Но не сдавалась.

Самое приятное было то, что никто над ней не смеялся, наоборот – помогали, с улыбками поправляли… А если вдруг было совсем непонятно – то и переводили… И затараторила Ритка на иврите, как на родном, и полугода не прошло…

***

Раза два в месяц (на субботы) их отпускали по домам… Если, конечно, обстановка в стране позволяла…

Страна – с чайную ложку величиной, и по пятницам междугородний общественный транспорт забит здоровенными баулами, рюкзаками, спящими солдатиками с зажатыми в руках автоматами, едущими домой в самых разных направлениях…

Рядовые граждане солдат любят – все как свои, родные детки. И если вдруг солдатик во сне завалится на бок и устроится спать на твоем плече, попутно заехав тебе автоматом по зубам, – терпят, молчат, еще и пошевелиться боятся, чтоб не потревожить защитника…

Баулы были набиты по принципу "все свое ношу с собой". Вся страна – горячая точка… Поэтому из увольнительной могли выдернуть в любой момент, и неизвестно, куда заслать… Вот и таскали за собой все – начиная от запасных комплектов формы, белья, и заканчивая подушкой и одеялом… Такая вот армия… Все продумано и серьезно.

***

Вот в одну из таких пятниц Рита и притащила домой икону. Икона была "настоящая", большая, писаная вручную на толстой доске. Не просто бумажка, наклеенная на картонку… Красивая…

Зайдя в квартиру, Рита положила икону на высокую полочку возле двери и с облегчением сбросила с себя баул. Крикнула – "ба, я дома"!

Из кухни появилась Бэла Самуиловна, обняла внучку, поцеловала в потную щеку, велела идти в душ и потом сразу кушать, все готово уже. Икону не заметила.

Рита разобрала автомат на несколько частей, попрятала по разным углам квартиры – все по инструкции.

Бабушка Бэла поначалу очень пугалась, наткнувшись на кусок автомата в шкафу среди чистого постельного белья, или протирая верхнюю книжную полку, например… Потом как-то попривыкла, и перестала обращать внимания. Что ж поделаешь, в такой стране живем, вздыхала она…

В общем, распихала Рита автоматные части по квартире и пошла в душ. Найденная икона из памяти выветрилась…

Бабушка Бэла выволокла на середину комнаты внучкин баул, все из него вытряхнула, вывернула его наизнанку и повесила на балкон – проветриваться. Стала разбирать вещи – что в стирку, что в глажку, в этом пакете чистая форма… Привычная работа, Ритка в армии уже больше двух лет… Осталось совсем чуть-чуть…

Какое отношение все это имеет к Риткиной находке? Ровным счетом – никакого. Просто короткий рассказ из жизни девы-воительницы, которая и стала виновницей всего того, что произошло дальше…

***

Всей любовью жизни Бэлы Самуиловны были музыка и живопись. Преподавала в консерватории, ходила на все концерты и выставки (культурная столица!)… А потом вдруг что-то в голову ударило, и, на фоне массовой эмиграции, тоже решила ехать.

В первую же неделю пребывания на исторической родине их, новых репатриантов-пенсионеров, организованно загрузили в микроавтобус и повезли в мемориальный комплекс "ЯдВашем" – музей памяти жертв Холокоста. Там Бэла Самуиловна в полной мере ощутила свою причастность к еврейскому народу. Больше всего поразили две вещи – большая застекленная яма в полу, в которой кучей была навалена обувь, снятая с убитых, сожженных, расстрелянных евреев… Долго стояла над этой ямой… Потом заметила среди взрослых мужских ботинок и кокетливых женских туфелек крохотный, с ладонь величиной, детский кожаный ботиночек… И заплакала… Впрочем, плакали все…

Затем прошли в зал памяти. Там, высеченный в скале, вверх, в небеса, уходил конус с фотографиями погибших евреев. Под конусом, в полу, был колодец с черной, страшной водой, в которой, словно звездочки, отражались фотографии… Вдоль стен этого зала были расставлены стеллажи с папками, в которых можно было найти имя каждого еврея, пострадавшего в катастрофе… Каждого… Черный дым печей заволок Бэле Самуиловне глаза, и больше она ничего не видела и не запомнила…

***