Человэльф

– Не я, а ты, дед, – улыбка озарило лицо Альфа, словно солнце выглянуло из-за тучи. – Она в тебя втрескалась по самые уши. А я вынужден страдать из-за твоих амурных дел.

– Не говори ерунды, – потребовал Фергюс. – Людмила Анатольевна мне в дочери годится.

– Вот она и хочет, судя по всему, стать мне мамой, – Альф рассмеялся. Но вдруг тень легла на его лицо. – Только я этого не хочу, дед. Ты это учти.

– Не учи меня жить, – Фергюс потрепал внука по волосам, мягким, как спелая рожь, почти таким же, как у Арлайн. – И жди здесь, на той скамейке. За ворота не выходи. Я скоро. Не успеешь перечитать «Песню про купца Калашникова».

Охранники-гекатонхейры безропотно пропустили Фергюса. Даже они знали его в лицо. Фергюс возглавлял Совет попечителей и был главным спонсором, ежегодно жертвующим огромные суммы на развитие школы. Альф сел на скамейку, достал из рюкзака, в котором носил школьные учебники, книгу со стихами Лермонтова и углубился в чтение. Фергюс знал, что если его не оторвать, он может просидеть так несколько часов, пока не дочитает книгу. А закрыв ее, будет знать большинство стихов наизусть. Поэтому он, не беспокоясь за внука, который, кроме того, находился под бдительным присмотром гекатонхейров, направился в здание школы. Здесь, на первом этаже, в конце коридора, в кабинете с табличкой «Класс 3-й Б» его с нетерпением ждала Людмила Анатольевна Сорокина, учительница и старая дева тридцати с небольшим лет.

Фергюс на своем веку встречал много старых дев. Они были разные – отчаявшиеся, желчные, гордые, самовлюбленные, независимые. Людмила Анатольевна отличалась от них тем, что была отчаянной энтузиасткой. Посвятив собственную жизнь школе и ученикам, она терроризировала как детей, так и их родителей своей любовью и преданностью, требуя того же и от них. Ей очень подходила птичья фамилия. Небольшого роста, худенькая, с постоянно растрепанной от стремительных движений прической, с острым носиком, похожим на клюв, она напоминала Фергюсу воробья, которого он только что видел в Новодевичьем монастыре. Но только внешне. Она никогда не отняла бы ни у кого ни крошки, наоборот, отдала бы свой последний кусок. Людмила Анатольевна любила приносить окружающим ее людям счастье, даже когда они в этом не нуждались. Как Фергюс, например. Но даже его сухая холодность не могла противостоять жизнелюбию старой девы. Она так искренне радовалась при встречах с ним, что огорчить ее резким словом Фергюс не смог бы, будь он даже самим Сатанатосом.

Вот и на этот раз, увидев его, Людмила Анатольевна подскочила со своего стула, на котором сидела, проверяя тетради учеников, так, будто это было кресло пилота в самолете, и сработала катапульта при аварийной ситуации.

– Федор Иванович, дорогой мой! – почти закричала она, не в силах умерить накал своей радости. – Как я вас ждала! У меня к вам очень серьезный, не терпящий отлагательства разговор. Присаживайтесь, прошу вас!

Она почти насильно усадила Фергюса за парту, которая стояла напротив учительского стола и протянула ему ученическую тетрадку, на обложке которой он прочитал имя своего внука.

– Вы только почитайте! – почти задохнулась от волнения Людмила Анатольевна. – Ведь это же… Я просто не нахожу слов! А вы?

Фергюс открыл тетрадку, исписанную хорошо знакомым ему почерком внука, и без интереса стал рассматривать длинные ряды цифр и формул, покрывавших страницы. Он мало что понимал в точных науках. То, что он видел сейчас, казалось ему абракадаброй.

– Но ведь мальчику всего восемь лет, – сказал Фергюс, подняв глаза от тетради на учительницу. Но даже после этого его взгляд не изменился. И формулы, и эта женщина были ему одинаково безразличны. – Надо ли так беспокоиться, если он в чем-то ошибся?

– Но ведь это же уравнение Навье-Стокса! – глаза учительницы превратились в два солнца, опалившие Фергюса протуберанцами восхищения. – Альфред предлагает решение одной из семи «задач тысячелетия»!

Однако, не увидев во взгляде Фергюса ничего, кроме недоумения, Людмила Анатольевна воскликнула с неподдельным ужасом:

– Неужели вы ничего не слышали о «задачах тысячелетия», Федор Иванович?

Фергюс с виноватым видом развел руками.