Человэльф

Кроме того, в центре Москве почти не было домовых, которые давно уже предпочитали селиться в более отдаленных и спокойных спальных районах – в Куркино, Выхино-Жулебино, Новокосино, Молжаниново, Бутово, Солнцево, Новопеределкино, Косино-Ухтомский, Митино и других. Туда они перебрались только пару десятков лет назад из Ясенево, Марьино, Медведково, Крылатского, которые начали активно застраиваться и превращаться в жилые и деловые зоны. Но уже сами духи поговаривали, что скоро им придется снова сниматься и кочевать, как цыганам, потому что Москва с каждым годом разрасталась, словно раковая опухоль, и выкорчевывала со старых заповедных мест живущих в ней испокон века домовых.

Фергюса это устраивало, как никого другого. Он уже почти не опасался встретить кого-нибудь из представителей этого племени, тем более в опасной для них близости к древнему православному монастырю. А других духов в Москве не было вовсе. Или он не знал о их существовании. Впрочем, как и они о нем. Тем и была удобна Москва, что в ней мог затеряться целый народ, независимо от того, духи это или люди.

Эльф по-прежнему таился, скрываясь от всевидящего ока Совета ХIII, несмотря на то, что и сам он, и его внук считались мертвыми.

Фергюсу блестяще удался его план. Когда во дворе клиники Вестенд нашли обезглавленного Грайогэйра, а чуть позже на дне пропасти обнаружили его автомобиль, покореженный, выгоревший дотла, с трупом в салоне, обгоревшим и обезображенным до полной неузнаваемости, то Совет ХIII решил, что это Фергюс. Все сочли, что он, убив Грайогэйра и спеша скрыться от мести и погони, не справился с управлением, и автомобиль слетел с трассы на крутом повороте. Даже кобольд Джеррик поверил в это. А поэтому он ограничился тем, что послал рарора Мичуру в клинику, и тот, пробравшись в палату для новорожденных, убил младенца, на которого Фергюс перевесил бирку своего внука. Если у Джеррика и оставалось какое-то сомнение, то ему было не до того, чтобы проводить дотошное расследование. У него отнимала много сил и времени тайная борьба за власть, которую он вел против эльбста Роналда. Эльбст дряхлел с каждым годом, но не желал по собственной воле покидать пост главы Совета ХIII. Многие духи хотели его отставки. И кобольд встал во главе этих недовольных. Разумеется, не афишируя этого. Он привлек на свою сторону рарога Мичура, юду Бильяну, очокочи Бесариона и некоторых других членов Совета ХIII. А когда после мнимой гибели эльфа Фергюса освободилось место, предложил ввести в Совет эльфа Лахлана. Эльбст Роналд согласился. Каждый из них, доверяя клятвам Алвы, считал, что Лахлан будет его союзником…

Размеренное течение мыслей Фергюса прервал звонкий мальчишеский крик:

– Дед! Проснись!

Альфред, или Альф, как звал его Фергюс, стоял рядом с охранниками-гекатонхейрами и махал ему рукой, пытаясь привлечь внимание. Это был худенький, светловолосый мальчишка с ясными голубыми глазами и смышленой мордашкой, на которой эмоции стремительно сменяли друг друга. Лицо Альфа могло быть серьезным, плачущим, смеющимся, задумчивым, беспечным – каким угодно, и только выражение глаз всегда оставалось неизменным. Словно они знали что-то такое, что было недоступно пониманию всех других, и даже ему, Фергюсу.

Фергюс подошел к воротам и, старательно хмурясь, буркнул:

– И вовсе я не сплю. Что за глупости!

Альф рассмеялся.

– Но вид у тебя был именно такой… Как у Спящей Красавицы!

Фергюс, даже пожелай он этого, не смог бы рассердиться на внука.

– И долго ты собираешься стоять за этой решеткой, как «вскормленный в неволе орел молодой»? – спросил он, улыбаясь. – Кажется, мы сегодня собирались в библиотеку. И ты предупреждал меня еще с утра, чтобы я не вздумал опоздать к окончанию уроков. А до Воздвиженки топать да топать, как выражаются представители вашего поколения.

Альф насмешливо выпятил губки.

– Дед, ты безнадежно отстал, – заявил он. – Ты бы еще сказал «пилить да пилить». Все это вчерашний день. Сейчас говорят «лайкать да лайкать».

– Почти что лаять, – буркнул Фергюс. – Но если это поможет твоему реферату, то мне все равно.

Альф собирался писать реферат на тему творчества великого русского поэта Лермонтова. И потребовал, чтобы дед отвел его в Российскую государственную библиотеку на улице Воздвиженка, которую многие москвичи все еще по привычке называли Ленинской. Только там, в Доме Дашкова, уверял он, можно найти подлинные рукописи поэта, а без них его реферат будет поверхностным и скучным. Фергюс не спорил. Сам он к поэзии относился прохладно. Но стихи Лермонтова прочитал и даже некоторые заучил, когда его внук увлекся этим поэтом. Он хотел разговаривать с Альфом на одном языке и, по возможности, жить с ним одними интересами.

– С рефератом придется подождать, – пасмурное облачко легло на лицо Альфа. – Людям милая хочет тебя видеть. Немедленно. Так и просила передать.

«Людям милой» Альф для краткости называл свою учительницу, полное имя которой было Людмила.

– Ты что-то натворил? – забеспокоился Фергюс. – Признавайся! Все равно узнаю.