- Она тебе не рассказала? Странно, не находишь. Зато, теперь понятно, почему ты не позвонил, чтобы разобраться, что мне было нужно от твоей девочки. Пока ты был на задании в Африке, я позвала её в бар, извинилась за свою грубость и присмотрелась. Первое впечатление меня не обмануло, правильно говорят, что оно самое верное. Она сирота с грустной, слезливой историей, верно? У них всех есть грустные истории. Тебе стало жаль её? Она чем-то напомнила тебе себя в её годы, и ты решил уберечь её от тех ошибок, что совершал сам?
- Я почувствовал…
- Почувствовал? – взвилась Барбара, плеснув привычным ядом в голос. – Ты мальчишка, прыщавый школьник, чтобы говорить о чувствах? Завязывай с этим, Клинт Бартон, послушай меня, как человека, который тебя хорошо знает, завязывай, - женщина встала, бросив на стол плату за кофе. – Эти эмоции ни к чему хорошему не приведут. Позвони мне, если что-то решишь, - она быстро и не оборачиваясь, прошла к выходу, а через полминуты на стоянке взревел двигатель Peugeot.
Осторожно, опасаясь агрессии, вернулась официантка, спросила, не желает ли мужчина ещё чего-нибудь кроме остывшего кофе. Бартон едва не попросил чего-нибудь покрепче, но вовремя вспомнил, что это семейное кафе, днём чертовы американские законы ещё строже, чем по ночам, а теплое пиво его не успокоит. Поэтому пришлось отказаться, расплатиться за нетронутый кофе и уйти, стараясь не задеть никого все разрастающейся тьмой.
Это какая-то женская особенность, которую мужчинам никогда не понять. Это нечто, заложенное у них на каком-то уровне, в генах, что передается им вместе со второй Х-хромосомой. Умение взволновать, взбаламутить, все разрушить, ударить так, что потом даже жить не захочется. Они нежные и невинные, но когда нужно, сильнее и злее мужчин. Хитростью, уловками, робкими взглядами, сладкими голосами они заманивают в сети, чтобы потом разорвать острыми зубами горло. Клинт уверен, что когда он спросит Алису о встрече за его спиной - а он обязательно спросит, – то получит в ответ что-то такое же хлесткое и уверенное.
***
- Я подумала, что так для тебя будет лучше.
Кто бы сомневался.
В руках Ал распечатки предварительной версии, полученные от полицейских. Странно, что они появились так быстро. Она бледна настолько, что милые веснушки, которые так нравились Клинту, кажутся уродливыми трупными пятнами. Но ему не хочется об этом думать. Ему нужны ответы, и он уверен, что получит их. Он знает как. Вырвать бумаги из рук, бросить на пол, чтобы не мешали, чтобы она поняла, что разговор будет тяжелым и долгим. Листы с печатными строками и зернистыми фотографиями разлетаются по комнате с веселым шорохом, будто вырвавшиеся из клетки бабочки. Алиса даже не провожает их взглядом, она смотрит только на него. И в этот момент Клинт ненавидит её глаза, большие, с пушистыми ресницами (на верхнем веке правого глаза, во внешнем уголке, нет нескольких ресничек – пожар захватил и их, с тех пор они не могут отрасти), такие понимающие и добрые. В голове будто её голос: “Делай, что захочешь. Я приму от тебя все, что ты мне сейчас дашь”. Сука, ну какая же она сука, знает, что с ним делает этим своим взглядом мученика, и пользуется. Первая пощечина заставляет её отвернуть голову, вырывая Клинта из морока. Он хватает её за волосы и заставляет смотреть на себя. Вот так лучше, немного боли, немного интереса и много-много непонимания. Похоже, она не ожидала, что он применит силу. Теперь можно говорить.
- Ты встречалась с Бобби, - это не вопросы, это констатация. Бартон хорошо знает технику допросов. Для начала расскажи, что знаешь, и следи за реакцией. Так или иначе, человек выдаст себя. – Ты знаешь о Нэнси. Что ещё, Алиса Шутер? Почему ты не рассказала об этом мне?
Он видит, как она сглатывает, черт подери, он даже видит, как в её горле, в которое так хочется впиться зубами, вот в этом местечке, над ключицами, собирается воздух, чтобы стать словами. Не думать!
- Я думала, что так будет лучше для тебя, - повторяет Ал. Она даже не сопротивляется, её руки безвольно висят вдоль тела. Хорошо, что разница в росте позволяет ей ровно стоять на ногах. Шутер не боится, хотя и понимает, что может пострадать. Боль? Нет, боль это не выход, понимает Клинт. В её мозгу слишком крепко засел низкий болевой порог.
- Лучше? Чем это будет для меня лучше? До чего вы двое договорились? Как вы решили меня поделить? – он разжимает руки, позволяя ей отойти, позволяя ей хотя бы попытаться защитить себя.
- Никто не собирается тебя делить. Клинт, ты должен решить сам, как действовать в этой ситуации.
Закономерно, что вместе с низким болевым порогом существует ещё и заниженный инстинкт самосохранения. Алиса не двигается, она стоит слишком близко, и эта доверчивость совсем не спасает от моря гнева, что топит их комнату раз за разом. А когда-то это пространство было заполнено нежностью и покоем. Не думать и об этом тоже! Неожиданно накатывает такая усталость, что опускаются руки и больше всего хочется спрятаться куда-нибудь и уснуть. А ещё лучше уйти на стрельбище и закрыть за собой дверь.