Чемодан. Вокзал. Россия

Кабинет бургомистра помещался на втором этаже, в конце коридора. Вдоль стен группами по трое были расставлены обитые дермантином скамеечки, а на некоторых дверях так и висели горкомовских времен таблички с должностями удравших еще летом владельцев. Возле кабинета бургомистра сидел юноша в вышиванке на пару размеров больше нужного. Он сидел сбоку большого стола и аккуратно чистил перочинным ножиком карандаши. Рядом с ним на стене помещалась небольшая стенгазета с портретами павших немецких солдат с приклеенными двумя веточками лавра. Поздоровавшись, он осведомился, куда я иду, затем полистал совершенно пустую тетрадь приемов и сказал, что бургомистр может принять меня прямо сейчас.

Бургомистр сидел под портретом Гитлера в красивой рамочке. Правее портрета висело распятие, причем ноги у Христа были немножко чуть светлее от многолетних поцелуев. Увидев меня, бургомистр подскочил, попытался пойти навстречу, потом передумал и в итоге решил ограничиться словесным приветствием. Он был повыше меня, широкий в плечах, с большой, квадратной, остриженной под бобрик румяной головой и большими насупленными бровями на весь лоб. Он был в явственно перешитом из польского гимназического костюма причудливом мундире какого-то его личного кроя с несколькими красно-белыми шевронами на рукавах. Обстановка кабинета – два темных кожаных кресла, такой же темный кожаный диван и большой директорский стол – говорила о том, что ее бургомистр тоже вывез из какой-то гимназии.

Я представился, опустился в кресло перед столом и объяснил цель нашей со стариком поездки.

– Жуткая, жуткая смерть. Несчастный Брандт. А откуда вообще известно, что его убили? Я так ствердил, что это было самобуйство.

Я подробно описал, почему это определенно не было «самобуйство». Он выслушал меня, как будто иронически кивая головой.

– Оберштурмбаннфюрер Штраух, значит, – с удовольствием проговорил он имя нашего заказчика. – Первый раз такого слышу. А чем конкретно он в штабе занимается?

– Понятия не имею, – честно ответил я.

Брови на лице юноши стали ходить кругами, как часовые на обходе.

– Вы смеетесь надо мной?

– Нет.

– Хорошо. Я не понимаю шуток.

После этого заявления он погрузился в какие-то, по-видимому, тоже пустые бумаги у себя на столе.

– Как доехали? Говорят, движение происходит трудно.

– Нормально доехали, все в порядке.

Бургомистр еще немного помолчал.

– Так чем могу вам помочь?

Я объяснил все еще раз.

– А, значит, я нужен вам как родник информации.

Он так и сказал – «родник информации».

– Я могу всякое порассказать, – он откинулся в кресле и хлопнул двумя рукам по столу. – Так-так-так. Например: вы знаете, что комендант в январе потребовал у гестапо начать расследование насчет командира расквартированного у нас тут полка? Фамилия командира Бременкамп.

– Нет. По какому поводу расследование?

– Откуда мне знать, мне немцы не докладывают.

– И что показало расследование?

– Не знаю. Ничего не слушал об этом. Но такой вопрос: как бы вы отнеслись к информации, если бы знали, что Брандт был для коменданта чем-то вроде пшиятеля?

– А это правда?

– Это правда, – как будто немного обиженно сказал бургомистр. – Брандт ведь немец, они много общались. Я по-немецки плохо говорю. Поэтому дела магистрата они чаще всего обсуждали друг с другом. На мне лежала, лежит, в основном, работа с местным населением.

– Вы считаете, убийство Брандта как-то связано с конфликтом между комендантом и его заместителем?

– Я ничего не считаю, это просто информация.

Тут он пустился в долгое объяснение, почему информация может быть истолкована по-разному в зависимости от того, кто ее получил и каковы его цели. На секунду мне показалось, что я принимаю у него экзамен по античному праву или еще чему-то такому, чего я и сам не изучал, и мне пришлось тряхнуть головой, чтобы избавиться от наваждения.

– Вы не согласны?

– Да нет, почему, вы вполне убедительно излагаете.

– Вы серьезно говорите?

– Абсолютно.

Он оглядел меня чуть подробнее, чем в первый раз.

– Как вам, кстати? – он повернул ко мне портрет стоявший у него на столе. Я думал, что там фотография его девушки, ну или родителей, однако там оказался его собственный портрет в полный рост в конфедератке и даже с саблей на бедре.

– Эмн, замечательно. А каких войск это форма? Что-то не могу припомнить.

Бургомистр весь подобрался и важно проговорил:

– Пока никаких. Это мой собственный проект для самообороны белорусского генерального округа. У меня есть кое-какие связи в минском аппарате, сейчас там активно вентилируется вопрос насчет ее принятия. Можно так говорить – «вентилируется»?

– Можно, кто ж запретит.

– Как вам вообще, нравится?

Я еще раз посмотрел на фотографию. Не хватало только коня, и получился бы прекрасный портрет напрочь свихнувшегося польского Дон Кихота, собравшегося в поход против мельниц.

– Вполне.

– Знаете, как называется цвет немецкой формы? Есть специальное слово для него. Ну, знаете?

– Нет.

– Фельдграу. Не слышали такое?

– Да я за модой не слежу.

Бургомистр принял портрет обратно и сам стал его любовно изучать.