Чемпион

Степа вырос в рабочей семье, в Чебоксарах. Отец пил, но в целом дома у него был порядок. Старший брат занимался вольной борьбой и привлек к спорту Степу. Весной Степан приехал в Ленинград на соревнования и познакомился с девчонкой из Лесгафта, гимнасткой одной. Не местная, откуда-то из Ленобласти, она в общаге жила. А над ней целый этаж занимали кавказцы, вольники и классики. К ним земляки в гости пришли, которые на те же соревнования прикатили, что и Степан. Выпили, травкой побаловались. Ну и понеслось… «Черные» всегда прижимали гимнасток, а тут полный беспредел учинили. Кого-то в коридоре поймали и на свой этаж поволокли. А к некоторым в комнаты стали вламываться.

Приходит Степан, как положено, с тортиком, букетиком и шампанским, а дверь в комнату его девушки выбита. Она с подружкой жила, и вот видит Степан, что подружку уже привязали к кровати и пользуют, а его девчонку поставили на четвереньки посреди комнаты. Платье парадное, которое на ней было, разорвано в клочья. Два черных гогочут и за руки держат, третий пристроился сзади и целится, а четвертый вставил ей в уши спички и ласково рекомендует ротик раскрыть, а не то барабанных перепонок лишится…

Степа уработал двоих прежде, чем на него навалились всей кучей. Растоптали, естественно. Но об голову того черножопого, который спички вставлял, он успел шампанское грохнуть.

Эту картину и застали менты. Поначалу все было как будто понятно: доблестный защитник и подонки, запятнавшие славные имена своих предков.

Но потом выяснилось, что папа любителя спичек – секретарь республиканской партийной организации. Сын такого отца по определению не может оказаться преступником. И все перевернулось с ног на голову. Из больницы Степа переехал в «Кресты», где и ждал теперь своей участи…

– Я к черным всегда относился нормально, – сказал он. – В детстве, пока отец пить не начал, меня каждое лето возили на Северный Кавказ или в Грузию. Минеральные Воды, Сухуми, Очамчира, Батуми… Мне казалось, там все приветливые такие, веселые. А теперь я готов любого черного, которого встречу, убить. Скажи, ты ведь с ними служил, они все такие?

– Они разные, как и мы. Просто мы часто их не понимаем. И у них есть одно преимущество перед нами: они держатся друг за друга и помогают.

– А мы, что, не держимся?

– У нас с этим слабее. И мы любим крайности. Или подвиг героический совершаем, или сидим по уши в дерьме с задранным носом.

– Ну, я не знаю…

Дважды в день я делал зарядку. Поскольку народ у нас в камере подобрался спортивный, мы устраивали спарринги и даже проводили соревнования. По борьбе на руках, по прыжкам. Изобрели еще такие прыжки «в ширину»: из положения стоя во весь рост, ноги вместе, нужно было прыгнуть вправо или влево. Я гордился, что во многих вещах не уступаю более молодым и не имевшим моих травм ребятам. А в спаррингах со мной вообще никто не мог сравниться. Кроме, наверное, Стержня. Но он посматривал на наши забавы с усмешкой и участия в них не принимал.

Однако, несмотря на регулярные тренировки, к Новому году, я почувствовал себя хуже. Ломило кости ног, пошаливала печень. Вид любой пищи вызывал отвращение.

– Тебе в больничку надо, – хмуро сказал Стержень.

– Обойдусь как-нибудь. Так отлежусь.

… В один из дней я дремал, отвернувшись к стене, и сквозь сон услышал лязг открываемой двери и голоса. Привели новенького. В камере началось шевеление, я и тоже развернулся посмотреть, кто к нам попал.

Со своего места я не видел лица. Только короткие черные волосы, дочерна загорелую шею и сутулую спину, показавшуюся мне знакомой.

Шаркающей походкой он двинулся по проходу к столу, за которым сидел Стержень.

2

Новичка звали Расим Насрулаев, и он был арестован по статье двести шестой, часть вторая[10].

Держа в руке пакет с вещами и глядя куда-то вниз, он встал перед столом. Стержень не торопился предлагать ему место.

– Откуда сам?

– Из Дербента.

– А в наши края как занесло?

– Приехал просто, город посмотреть. Что, нельзя? – Расим сверкнул глазами из-под густых черных бровей.

– Почему нельзя? Можно! Где в Питере жил?

– На Невском, напротив Гостинки. Квартиру с другом снимали.

– Понравился Невский?

Расим пожал плечами.

– Ну а взяли за что?

– Я же сказал, по двести шестой.

Стержень молчал и смотрел выжидательно. Поколебавшись, Расим уточнил:

– На дискотеке подрался.

– Ну а конкретнее?

Насколько я разбирался, вопрос был не совсем правильный. Можно было интересоваться статьей и сутью предъявленного обвинения, но не фактическими обстоятельствами дела. Если человек идет в несознанку, то он не обязан перед всей камерой раскрывать свои карты. Захочет поделиться или спросить совета у бывалых людей – пожалуйста, но напрягать на откровенность его не должны. Если нет, конечно, каких-то особых оснований относиться к нему с подозрением. Похоже, такие основания у Стержня имелись. Да и в нашей «спорт-хате» со сложившимися традициями обращались достаточно вольно.

– Что конкретнее? – Расим приподнял голову и чуть расправил плечи.

– С кем подрался, из-за чего, – терпеливо объяснил Стержень.

– Ты что, опер, что ли, чтобы так спрашивать?