Чемпион

– Подраться, что ли, хочешь? Мудак, я ж тебя в очке утоплю и говно жрать заставлю!

Я молчал.

Острокнутов стал застегивать ширинку.

– Я не помню, ты паровоз изображал? Или дерево? А сейчас будем играть в водолазов. Блин, совсем душары охренели! Кому сказать – не поверят…

Не закончив с ширинкой, он развернулся и отточенным движением сорвал ремень. Тяжелая пряжка рассекла воздух около моей головы.

– А-а-а-а! – выпучив глаза и оскалившись, сержант нанес еще один размашистый удар. Я отскочил и тут же, пока ремень был внизу, сократил дистанцию и нанес жесткую серию в корпус, завершившуюся ударом колена по печени. Острокнутов попятился, согнувшись и опустив руки. Пряжка ремня неприятно царапнула по кирпичному полу. Я ударил его ногой в подбородок, и он припечатался лопатками и затылком к стене. Пальцы разжались, ремень упал к моим ногам. Я оттолкнул его, и ремень, скользнув как змея, скрылся в вонючем очке. Передней подножкой я уронил Острокнутова на пол. Перевернул мордой вниз, сел сверху, нажимая коленом на позвоночник между лопаток, заломил руку и, вцепившись в длинную дембельскую прическу, задрал его голову. Он захрипел. Я усилил нажим.

– Пусти…

Я молчал.

– Чего тебе нужно?

Я сам не знал, что мне нужно. Еще ни один человек в мире не вызывал у меня такой ненависти, как этот сержант. Наверное, я хотел его убить. И никогда в жизни в этом бы не раскаялся.

– Отпусти, и я никому ничего не скажу.

Это взбесило меня. Я окунул Острокнутова мордой в вонючую жижу, окружавшую «очко». Он затрепыхался, пытаясь вырваться. Несколькими ударами я успокоил его и загнул руку ближе к голове. Он взвыл:

– Отпусти!

– И ты ничего не расскажешь?

– Скажу, что сам упал.

– А если я тебя в задницу трахну, ты скажешь, что напоролся на сук?

Я еще раз окунул его. На этот раз он вырывался слабо, только пытался отвернуть голову и не дышать. Я ударил его по шее, и он отключился. Не знаю зачем, но я перевернул его на спину. Наверное, побоялся, что он может захлебнуться в дерьме.

Из внутреннего кармана кителя Острокнутова выступало что-то прямоугольное. Я рванул за воротник, и три верхние пуговицы отлетели. В кармане оказались военный билет, сорок рублей пятерками и десятками, и цветная фотография молодой женщины. Она была полноватой, красотой не блистала, но, видимо, была доброй женой и хорошей хозяйкой. Во всяком случае, так я подумал, отметив ее взгляд и очень домашний, уютный передник поверх простого темного платья.

Я разорвал и бросил в грязь военный билет. Пусть Острокнутов теперь объясняет друзьям и начальству, при каких обстоятельствах его потерял. Дембель отложится на несколько дней, и город Салехард лишнее время отдохнет без такого урода. А деньги я положил обратно в карман, хотя они мне бы не помешали – после наших дорожных попоек у меня остался рубль с мелочью. Но мне почему-то очень не хотелось, чтобы Острокнутов мог обвинить меня в грабеже, пусть даже мы никогда больше не встретимся.

Я вышел на улицу. Меня, наверное, все заждались. А если уехали? Тогда меня ждет веселая ночь! Нет, уехать они не могли, это ведь армия, а не круиз. Вон и Кузякин бежит, выпучив глаза от усердия и размахивая руками…

– Ты где был?!

– Канат проглотил.

– Что?

– Ничего, пошли. Десантники еще не уехали?

Я хотел вернуть фотоснимок владельцу, которого зачислили в ВДВ. Но сделать этого не успел: когда мы с Кузякиным подбежали, десантники уже закончили погрузку в свой ЗиЛ. Я разглядел москвича с порезанным лицом, зажатого в глубине кузова между более крупными товарищами. У него было такое лицо, словно он готовился все два года прыгать без парашюта…

Лейтенант строго посмотрел на меня, но ничего не сказал и забрался в кабину. Телятников и Лысенко уже сидели в кузове «шестьдесят шестого». Они протянули нам руки, чтобы помочь забраться. Увидев, что я хочу сесть у борта, Телятников уступил свое место. Наверное, кто-то просветил его, в какую часть мы направляемся, и его взгляд горел оптимизмом: он, дурак, думал, что худшее, что могло случиться на воинской службе, остается здесь, на пересыльном пункте.

Когда мы выехали за ворота, я разорвал фотографию на мелкие клочки и пустил по ветру.

3

– Ждите здесь, – сказал лейтенант и ушел в штаб.

Вслед за ним уехал и грузовик. Мы остались стоять вчетвером. Штаб находился на возвышении, и с площади перед ним вся территория небольшой воинской части просматривалась как на ладони.

Территория была обнесена невысокой кирпичной стеной, местами разрушенной до основания. Вопреки моим ожиданиям не было ни караульных вышек по углам, ни колючей проволоки сверху. Автопарк с десятком грузовиков и парой уазиков. Прямоугольный, сильно вытянутый в длину плац, асфальт которого чернел трещинами и выбоинами. По плацу, лениво помахивая хвостами, шли две коровы, светлая и коричневая, с белыми пятнами. Я сначала подумал, что они – из какого-нибудь хлева при воинской части, но потом разглядел прилепившиеся на холмах за шоссейной дорогой дома из крупного кирпича и догадался, что коровы убежали из гражданского поселка. Странно, что их никто не гоняет…