Чемпионы

— ...Призывает вас к продолжению войны! — повторила девушка.— Он сказал, что в ноте от 18 апреля Временное правительство заявляет о всенародном стремлении довести мировую войну до победы. А нужно это сделать, говорит он, потому, что у нас есть обязательство перед союзниками, то есть договоры с ними. Ну, а кто заключал договоры с союзниками, то есть с французскими и английскими миллиардерами? Кто? Царь, Распутин, царская шайка! Так почему же эти договоры должны быть святыней для нас с вами?..

«Действительно, почему?» — подумал Никита.

— Святыней они являются лишь для Милюкова, который направил «союзникам» ноту. А «святыня» они для него потому, что и Милюков, и Гучков, и Терещенко, и Коновалов — все они представители капиталистов. Капиталистов, которым нужны захваты чужих земель. Мы же с вами понимаем, что интересы русских капиталистов такие же, как интересы французских и английских. Нет, товарищи, — взмахнула рукой девушка, — мы не желаем умирать во имя тайных договоров, заключённых Николаем и остающихся священными для Милюкова! Большевики требуют: опубликуйте эти тайные договоры, пусть народ увидит, есть ли смысл их держаться!

— Правильно! — закричала толпа.

— Нельзя быть предателями! Союзники честно проливали кровь!

— Товарищи! — подняла руку девушка.

— Она немецкая шпионка! — истерично завопил человек в студенческой фуражке. — Она хочет предать Россию! Открыть ворота немцам!

— Неправда! — не удержался Никита.

— Шпионка! Предаёт революцию!

Студент подскочил к трибуне и неожиданно для всех дёрнул девушку за ногу. Взмахнув руками, она неловко, боком, повалилась на блестящие торцы мостовой.

Теряя самообладание, Никита схватил студента за грудки, приподнял его над собой профессиональным движением и — легко, без усилия — бросил на газон. Под рёв толпы он склонился над девушкой. Она, очевидно, была без сознания; всё лицо залила кровь. Никита растерянно оглянулся — солдаты смотрели сосредоточенно и виновато. «Хоть бы одна женщина», — подумал он.

Девушка открыла глаза — узкие, серые, обрамлённые длинными ресницами, неловко попыталась подняться, но сразу же сунулась вперёд лицом, вскрикнув и схватившись за ногу.

Никита подхватил её, оглядел притихшую расступившуюся толпу и пошёл на проспект.

Некоторые двинулись за ним, соболезновали, давали советы. Он молчал, тяжело дышал, но не от ноши, — от злости.

— Эй! — крикнул он извозчику. — Остановись!

Дама, сидящая в экипаже, ткнула извозчика зонтом, тот натянул вожжи, круто объехал Никиту.

Никита вышел на середину дороги, преграждая путь экипажам, но извозчики шарахались от него, объезжали, замахивались кнутом.

— Человек же! — растерянно уговаривал Никита. — Видите, в больницу надо.

Толпа поддерживала его, но от этого толку было мало.

— Изверги! — разозлился Никита. Он стоял посреди дороги, осторожно, боясь причинить боль, держал девушку на весу.

Она виновато улыбнулась, попросила:

— Дайте я попробую сама.

— Молчите! — прикрикнул на неё Никита.

Он шагнул навстречу очередному извозчику, не выпуская девушку, одной рукой схватил лошадь под уздцы; лошадь захрапела, забила ногами, но вдруг замерла.

— Хулиган, шантрапа! — крикнул седок.

— Брысь, — тихо сказал ему Никита.

— Полиция! — взвизгнул тот.

— Я тебе покажу полицию, — зловеще пообещал Никита. — Ну?

Барин торопливо вылез из экипажа. Никита лёгким прыжком вскочил на подножку и осторожно опустился на сиденье, продолжая держать девушку на руках.

Приказал извозчику:

— В самую ближнюю больницу!

Они поехали, провожаемые восторженными криками толпы.

Девушка вытащила из сумочки платочек и, вытирая кровь со щеки, произнесла с удивлением:

— Какой вы силач!

Никита стеснительно улыбнулся.

Девушка подумала и добавила мечтательно:

— У меня был один знакомый силач—борец Сарафанников...

Никита вздрогнул от неожиданности. Внимательно вгляделся в разбитое лицо, в узкие, немного раскосые глаза, обрамлённые серыми ресницами. Нет, он её никогда не встречал. Видно, она из тех, что посылают записочки за кулисы. А знакомство такое — она на галёрке, он на арене... Но и это предположение показалось Никите неправдоподобным: такая ораторша вряд ли писала бы записочки борцам.

Хотелось спросить, но не решился — промолчал.

У подъезда больницы экипаж остановился. Никита с девушкой на руках вошёл в приёмный покой. Дождался, когда девушку под руки увели за белую дверь с матовыми стёклами... Стало тоскливо, словно расстался с близким человеком.

Спустившись по ступенькам, Никита остановился, посмотрел на голубое небо и вздрогнул: «Надо было спросить имя».

Постоял в раздумье. Махнул рукой: «Зачем?»

Медленно пошёл вдоль тополей, облепленных чёрными гнёздами. Подумал: «Навестить бы, справиться о здоровье». Но ещё раз махнул рукой, словно отрезал путь к возвращению, и зашагал быстро, решительно.

Когда вечером подполковник с красным бантом объявил перед строем, что зачитает телеграмму министра иностранных дел Милюкова русским дипломатам, находящимся при союзнических правительствах, Никита усмехнулся: сейчас его на мякине не проведёшь.

Подполковник откашлялся и начал читать зычным голосом: