Чемульпо – Владивосток

– Отец Михаил, простите, но я не понимаю вопроса, – выразительно посмотрев на Балка, ответил Руднев. – Судя по тому, что я каждое утро вижу в зеркале, я – Всеволод Федорович Руднев. А это – мичман Василий Александрович Балк, которого, я надеюсь, за героический абордаж его величество произведет в лейтенанты. Если сомневаетесь, можете по последней моде Петербуржского полицмейстерства, Скотланд-Ярда и лично Шерлока Холмса проверить наши отпечатки пальцев, – с очаровательной улыбкой сообщил священнику Руднев.

– Ну, про отпечатки пальцев я не в курсе, Всеволод Федорович. Но вот «отпечаток» души у вас как-то уж очень сильно изменился. Я достаточно давно знаю и господина Руднева, и господина Балка… Так что, простите великодушно, вы – не они.

– Интересно… И откуда же такой занятный вывод, честный отче?

– Не мог Всеволод Федорович, с которым мы каждый третий день чаевничали и который регулярно мне все свои сомнения поверял, разом все это забыть и отринуть. И для души своей и десятка минут от самого Чемульпо не найти! Не мог Василий Александрович, не отличающийся особым слухом и никогда ничего в жизни не сочинивший, сам придумать все эти песни! И не верю я, наконец, что Руднев мог без приказа из-под шпица самовольно пойти на абордаж кораблей под британским флагом… У вас желания исповедаться случайно не возникало в последнее время?

– Отец Михаил, поверьте, если я исповедуюсь, то вы или меня в желтый дом сдать захотите, или святой водой кропить станете. Может, все же не стоит?

– Всеволод Федорович, а и мне тоже терять нечего. Боюсь, по возвращению в Россию меня святой Синод все одно сана лишит.

– Это-то еще почему? – встрял в разговор необычно примолкший Балк, сразу же заработавший очередное зыркание командира.

– Ну, так как же, господа! Я же командовал стрельбой из орудия. А как сказано «Ибо если кто погибнет от руки твоей, будешь извергнут из сана». Так-то вот. Но и не помочь раненому матросу, из последних сил напрягающемуся, чтобы перекричать шум боя, было бы не по-христиански. Одна из тех ситуаций, когда что ни сделай, все не верно.

– Ну, во-первых, вы не командовали, а только увеличивали громкость данных, выдаваемых канониром, да и вряд ли та пушка хоть раз куда попала с таким наведением, так что никто от вашей руки не погиб. Это я вам как артиллерист гарантирую.

– А сие старцев из Синода интересовать не будет. Намерение сиречь действие.

– Ну, я вообще никогда не понимал, как можно благословлять людей на совершение того, что сам делать не можешь или не хочешь[74]. А как же Пересвет с Ослябей? Я не про броненосцы, а про…

– Сын мой, не вам мне рассказывать, кто такие были Пересвет с Ослябей, поверьте. Они, в отличие от меня, были иноками, монахами, то есть не рукоположенными. А я совершил то, чего не имел права делать. А про благословение на бой… Ну, не нами заведено, не нам и менять. Хотя точка зрения ваша своей оригинальностью только подтверждает мои сомнения. Так как же насчет исповеди?

Наконец Руднева, а вернее, его карпышевскую составляющую, проняло. В конце концов, рано или поздно круг посвященных придется расширять, так почему бы не начать с батюшки? Особенно если он сам столь активно напрашивается на роль подопытного кролика для отработки методики вербовки сторонников. Уж лучше перед беседой с адмиралами и самолично императором потренироваться на кроли… Гм… На батюшках.

– Ну, вы сами напросились, честный отче. Только попытайтесь поверить, козни диавола тут ни при чем, и я не сошел с ума. Все, что я вам расскажу, правда. Хотя и весьма невероятная. Верить моему рассказу или посчитать, что я спятил от перенапряжения – ваш выбор. Потом вам «исповедуется» Балк, если захотите. А пока он выйдет и подождет снаружи, чтобы вы не подумали, что мы сговорились… Василий Александрович, я сказал, выйдет, а не встанет за спиной отца Михаила на предмет физического решения возможных осложнений.

Смущенно пожав плечами, Балк, неведомо как оказавшийся за спиной отца Михаила, вышел в коридор, оставив, однако, дверь слегка приоткрытой.

– Потом вы выслушаете и его историю, а там уже сами решайте, что к чему. Итак. Я родился пятнадцатого сентября одна тысяча девятьсот вовемьдесят первого года…

Спустя три часа отец Михаил, отягощенный невероятными рассказами двух своих духовных подопечных, удалился в свою каюту, где и провел в мучительных размышлениях бессонную ночь. Даже если поверить рассказу Балка и Руднева, к чему он к утру склонился, ибо рассказанное было слишком бредово для вымысла и слишком разумно для бреда сумасшедшего (если вообще два человека могут бредить одинаково), непонятно было, что теперь с этой правдой делать. Ибо ежели это факт свершившийся, то что он есть: результат промысла Божьего или же происки врага рода человеческого?

Глава 12 Не ждали…

Владивосток. 19–21 февраля 1904 года