Черчилль: в кругу друзей и врагов

Что касается Черчилля, то он еще в 1935 году написал о великом комике эссе «Язык, понятный каждому», которое было опубликовано в одном из октябрьских номеров Collier’s. В отличие от других сочинений, выходивших из-под его пера и посвященных великим современникам, в названии этого произведения отсутствовало имя главного героя. Не исключено, что Черчилль тем самым хотел высказать свои взгляды о будущем пантомимы. По крайней мере в предисловии к этой публикации редакция написала: «Может ли немое кино вернуться? Уинстон Черчилль, государственный деятель и журналист, отвечает выразительно „Да“. В качестве своего главного довода он предлагает короля пантомимы Чарли Чаплина»[144]. На следующий год эта статья была переиздана в одном из февральских номеров Sunday Chronicle. В названии снова не было имени Чаплина, звучало оно так: «Он обогатил весь мир». В том же году статья была переиздана в майском номере Screen Pictorial под названием: «Чаплин, обогативший мир посредством смеха».

Это был первый и единственный опыт Черчилля, когда в своем творчестве он коснулся подобной личности. И этот опыт оказался успешным. Отчасти это объяснялось тем, что наш герой неплохо разбирался в людях и был способен на создание тонких и убедительных психологических портретов. Свою роль сыграло и то, что, какие бы разногласия в политике ни разделяли двух мужчин, Черчилль всегда симпатизировал Чаплину. Ему всегда нравились личности, которые сделали себя сами. Основным секретом их достижений он считал нужду. Именно с развития тезиса о том, что потребность рождает успех, он и начнет свое эссе: «Бедность еще не пожизненный приговор. Это вызов. Для некоторых даже больше – это возможность»[145].

Обосновывая свою мысль, Черчилль рассказывает о тяжелом детстве будущего комика, рано осиротевшего. Обременительные годы, вместо того чтобы сломить ребенка, настолько закалили его характер, что теперь уже мало что могло остановить его на трудном пути к далеким вершинам. О том, что эта тема важна для Черчилля, можно судить также и по тому факту, что в рассматриваемом эссе он не ограничивается анализом опыта лишь одного Чаплина. В качестве дополнительных примеров он приводит биографию Чарльза Диккенса (1812–1870). «Он был так же беден, – сообщает Черчилль об авторе „Посмертных записок Пиквикского клуба“. – Он также многого лишился в детстве. Но алхимия гения преобразовала горечь и страдания в золото великой литературы»[146].

Упоминание Диккенса весьма кстати. Когда читаешь этот фрагмент, приходит на ум диалог из последнего, неоконченного, но самого великого романа писателя – «Тайна Эдвина Друда»:

– Тому, кого зовут Нэдом, грозит опасность.

– Говорят, кому грозит опасность, те живут долго, – небрежно роняет Друд.

– Ну так Нэд, кто бы он ни был, наверно, будет жить вечно, такая страшная ему грозит опасность[147].

Мысль о том, что опасности, если не ломают и не уничтожают, то закаляют и преображают, занимала центральное место в мировоззрении Черчилля. Она встречается в его раннем произведении «Речная война» и в биографии 1-го герцога Мальборо. В основном Черчилль говорит о преодолении трудностей в начальном периоде жизни, чем невольно наводит на мысль, что, несмотря на свое аристократическое происхождение и отца, занимавшего пост министра финансов, он сам в какой-то степени относил себя к категории тех исполинов, которые наперекор всем превратностям судьбы в детские годы смогли состояться как личности. В пользу этого предположения говорит следующая фраза, которая может показаться не совсем уместной в эссе про Чарли Чаплина, но в действительности важна для автора: «Я рад, что уже с молодости стал самостоятельно зарабатывать себе на жизнь»[148]. Похожее признание появляется в другом произведении Черчилля, создание которого также приходится на конец 1920-х – начало 1930-х годов: «Все эти годы я сам кормил себя, а впоследствии и мою семью, при этом не жертвуя ни здоровьем, ни развлечениями. Я этим горжусь, ставлю себе в заслугу и хочу, чтобы моему примеру последовал как мой сын, так и прочие мои дети»[149].