Читаем Черчилль: в кругу друзей и врагов полностью

Тот день – 2 декабря – в какой-то степени оказался решающим в этой истории. Пока Болдуин беседовал с королем, епископ Брэдфорда преподобный Альфред Блант (1879–1957) выступил с проповедью, в которой затронул вопрос неподобающего поведения главы англиканской церкви. Ящик Пандоры был распахнут. Скандал, сдерживаемый на протяжении нескольких месяцев, вырвался наружу, заполонив страницы британских газет. На следующий день Болдуин собрал экстренное совещание кабинета министров. Были заслушаны разные точки зрения, но в целом политики придерживались мнения о серьезности разразившегося кризиса, угрожающего целостности Содружества. Болдуин указал на необходимость скорейшего разрешения ситуации. Вечером он снова встретился с королем, и тот вновь подтвердил свое решение относительно брака.

Не зная об имеющих место обсуждениях, Черчилль взял слово в палате общин, призвав избегать «окончательных решений» без согласования с парламентом. Также он предложил дать королю возможность высказаться, организовав его публичное выступление. Болдуин наложил вето на эту резолюцию, заметив, что подобное выступление «совершенно неконституционно»[259].

Именно в этот момент, вечером 3 декабря, во время аудиенции с премьер-министром, король и выказал желание встретиться с Черчиллем, «своим старым другом, с которым он может говорить свободно»[260]. Болдуин дал «формальное согласие»[261].

На следующий день Черчилль отправился на аудиенцию к королю в его резиденцию Форт Бельведер. Эдуард встретил гостя в очень «веселом и любезном» настроении. По его внешнему виду трудно было сказать, насколько тяжелым является его положение. Но это была всего лишь маска, которой хватило на четверть часа. Во время беседы Эдуард рассказал о последних беседах с премьер-министром, об отвергнутом предложении выступить перед своими подданными по радио, об оказываемом на него давлении в части отречения. «Но я не отрекусь, – произнес он решительно. – Я никогда не использовал в моих разговорах с премьер-министром слово „отречение“». Но именно этого от него и ждали. Он ощущал себя пленником в собственном доме. Что в подобной ситуации можно посоветовать?

Ответ Черчилля сводился к одному слову – «время». «Ваше Величество не должны бояться времени. Если вы потребуете дать вам время, в этой стране нет силы, которая смогла бы отказать вам в этой просьбе». Также Черчилль посоветовал не покидать в этот напряженный момент страну, поскольку все тут же начнут спекулировать, что король отправился на встречу с Уоллис Симпсон. Обратив внимание на измотанный вид короля, Черчилль также советовал обратиться за консультацией к врачам[262].

На следующий день Черчилль написал небольшое послание, которое было адресовано премьер-министру и сообщало о вчерашней беседе в Форт Бельведер. Этот документ не имел ничего общего ни с пасквилем, ни с доносом. Наоборот, политик хотел продавить исполнение своих рекомендаций. В первую очередь он указал на острую необходимость оказания королю медицинской помощи. Обращая внимание на «болезненное умственное истощение», он отметил, что в результате долговременного пребывания в условиях стресса Эдуард находится на грани срыва[263].

Одновременно с отправкой письма Болдуину, 5 декабря Черчилль подготовил заявление для прессы. В нем он призвал народ, который «должен осознать характер конституционного вопроса», предоставить королю время. Он опроверг просочившуюся информацию об оказываемом на короля давлении с целью его скорейшего отречения. Никакого конфликта между премьер-министром и королем нет. Если же говорить об отречении, то решение о нем не может быть принято без согласования с парламентом, которому тоже необходимо «время и терпение». Черчилль также рассмотрел вопрос о возможной отставке правительства. Разумеется, заметил он, министры имеют полное право подать в отставку, если король не последует их совету. Но они не имеют права оказывать на монарха давление, заручившись заранее поддержкой лидера оппозиции, который отказывается формировать новое правительство в случае отставки существующего. Для предотвращения подобных ситуаций также необходимо «время и терпение». И уж тем более «никакое правительство не вправе советовать монарху отречение от престола. Подобный вопрос мог бы возникнуть только в ходе самой серьезной парламентской процедуры»[264].

Вечером того же дня Черчилль написал «развязное» (по словам лорда Дженкинса)[265] письмо королю, в котором рассказал о своих действиях, а также выразил надежду на благополучный исход. По его оценкам, Эдуарду нечего было бояться. Рассмотрение вопроса будет перенесено на февраль-март 1937 года[266]. Если decree nisi вступает в силу только в апреле, значит, раньше этого срока разговоры о свадьбе не состоятся. Соответственно, и обсуждение плавно перейдет на следующий год.

Перейти на страницу:

Все книги серии Аспекты истории

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
Савва Морозов
Савва Морозов

Имя Саввы Тимофеевича Морозова — символ загадочности русской души. Что может быть непонятнее для иностранца, чем расчетливый коммерсант, оказывающий бескорыстную помощь частному театру? Или богатейший капиталист, который поддерживает революционное движение, тем самым подписывая себе и своему сословию смертный приговор, срок исполнения которого заранее не известен? Самый загадочный эпизод в биографии Морозова — его безвременная кончина в возрасте 43 лет — еще долго будет привлекать внимание любителей исторических тайн. Сегодня фигура известнейшего купца-мецената окружена непроницаемым ореолом таинственности. Этот ореол искажает реальный образ Саввы Морозова. Историк А. И. Федорец вдумчиво анализирует общественно-политические и эстетические взгляды Саввы Морозова, пытается понять мотивы его деятельности, причины и следствия отдельных поступков. А в конечном итоге — найти тончайшую грань между реальностью и вымыслом. Книга «Савва Морозов» — это портрет купца на фоне эпохи. Портрет, максимально очищенный от случайных и намеренных искажений. А значит — отражающий реальный облик одного из наиболее известных русских коммерсантов.

Анна Ильинична Федорец , Максим Горький

Биографии и Мемуары / История / Русская классическая проза / Образование и наука / Документальное