Черчилль: в кругу друзей и врагов

Одним из таких «старших политических деятелей» был экс-глава Консервативной партии и экс-премьер Артур Джеймс Бальфур. На тот момент ему шел уже семьдесят пятый год. В момент, когда решалась судьба правительства, он находился в Grand Hotel в Шерингхэме, графство Норфолк, пытаясь справиться с мучившим его тромбофлебитом. После получения от Георга V приглашения приехать в Букингемский дворец для консультаций он, несмотря на категоричные протесты врачей, направился в Лондон, считая своим долгом помочь королю в его нелегком выборе. По мере наведения справок о Керзоне Георг V стал все больше склоняться против его кандидатуры. Бальфур окончательно подтвердил накопившиеся сомнения. Когда пожилой политик вернулся после аудиенции в Шерингхэм и один из близких друзей спросил его:

– Ну что, будет избран дорогой Джордж?

Усталый джентльмен ответил:

– Нет, дорогой Джордж избран не будет[302].

Вскоре об этом узнал и сам Керзон. Когда он прибыл в свою лондонскую резиденцию Карлтон-хаус-террас, то от личного секретаря короля Артура Джона Бигга, барона Стэмфордхема (1849–1931), получил неожиданное для себя известие: в Букингемский дворец вызвали другого претендента на пост премьера – Стэнли Болдуина. «Удар был болезненным, а момент – ошеломляющим», – прокомментирует Черчилль эту сцену[303].

Когда Черчилль писал свой первый очерк о Керзоне в 1928 году (опубликован в январском номере Nash’s Magazine на следующий год), он еще не знал, какую роль в этой истории сыграл Бальфур. Об этом он узнает только в 1937 году от медиамагната Бивербрука[304]. Так в эссе появились новые абзацы, описывавшие напряженный эпизод в жизни Керзона и всей Британии.

Сборник «Великие современники», включавший в себя эссе про двадцать одну личность, вышел в октябре 1937 года в издательстве Thornton Butterworth Ltd., выдержав впоследствии множество переизданий и переводов, в том числе на голландский, иврит, испанский, немецкий, норвежский, португальский, русский, французский и шведский языки.

Новая книга Черчилля была хорошо встречена читателями и критиками. В своей рецензии в Observer историк Кейт Фейлинг (1884–1977) указывал, что хотя это произведение и посвящено «влиятельным личностям прошлого», оно также представляет интерес для сегодняшнего читателя и не потеряет своей актуальности в будущем. Он признавал, что читать этот текст – «настоящий восторг», и новая работа британского политика нисколько не умаляет ее автора, «историка Мальборо и критика мировой войны»[305]. Другой рецензент из Evening Standard, Джордж Малкольм Томсон, умилялся: «Как же замечательно написана эта книга! В ней нашли отражение и любовь к красивым словам, и ободряющие военные метафоры. Талант построения величественных предложений демонстрирует нам великие события в полной достоинства драпировке»[306].

Высокие оценки также прозвучали от поэта, писателя и одного из влиятельных литературных редакторов своего времени Джона Коллингса Сквайра (1884–1958) (Daily Telegraph), назвавшего книгу «значительным достижением» автора; от Дэвида Ллойд Джорджа (Listener), охарактеризовавшего сочинение коллеги как «возбуждающее, живое, блестящее»; от политического теоретика, издателя и супруга известной писательницы Леонарда Сиднея Вульфа (1880–1969) (New Statesman and Nation), заявившего, что «некоторые эссе просто бесподобны»; от журналиста Герберта Сайдботэма (1872–1940) (Sunday Times), полагавшего, что автор «владеет в гораздо большей степени, чем остальные писатели, искусством создания атмосферы с эмоциями и возбуждением»; от будущего президента Института журналистики Артура Джона Каммингса (1882–1957) (News Chronicle), указавшего, что «мистер Черчилль обладает проницательным взглядом и порой видит гораздо дальше и гораздо яснее других»[307].

Свое мнение высказали также специалисты. Ознакомившись с сочинением, профессор Джордж Маколей Тревельян (1876–1962) заявил, что автор занимает уникальное место в жанре исторической литературы. «Профессиональные историки в большинстве своем неспособны сделать свои тексты читабельными, – констатировал он, – у непрофессионалов же свои слабости». Черчилль смог «заполнить зияющую брешь»[308]. В его тексте «содержится огромная глубина совершенным образом выраженной политической и исторической мудрости». «Как бы я хотел, чтобы и у меня был такой же талант исторического повествования!» – восклицал профессор[309].