Череп глухонемой обезьянки

Девичьим глазам открылись необъятные посторомкинские дали. Прояснилось и внутреннее зрение. Отсюда, из поднебесья, нелепой казалась людская привычка селиться на уровне земли. Окажись девушки архитекторами, они обязательно бы проектировали только небоскребы, где первые девять этажей отводили бы под парикмахерские и магазины с одеждой — там заоконная панорама никого не интересует. А вот кинозалы с их инфернальной чернотой не мешало бы загнать в глубокие подвалы.

Виктория, поднявшись наверх, с интересом изучала не только окрестности, но и Густолеса. Удивительный человек! Будучи бригадиром слесарей, талантливо изобразил профессора Фокина. А теперь без малейших усилий сделался бывалым строителем. (Поднимаясь по лестнице — лифт еще не работал — девушки слышали команды Густолеса бетонщикам, устроившим перекур. Такие витиеватые изречения могли появиться только после многолетней строительной практики.) Универсальный талант!

Однако обладатель неоспоримых достоинств под взглядом Виктории заметно скукожился. Ему предстояло объяснить череду своих недавних превращение. Особенно напрягало присвоение научного звания профессора Фокина и слесарные манипуляции с черепом, якобы найденным на его участке.

Виктория догадывалась о смущении Густолеса. Она взяла его за руку и ласково посмотрела в глаза. Примерно так поступает любящая мать, воротясь с родительского собрания. Иной раз такая мать даже кладет руку на голову нашкодившему чаду, словно говоря: «Я все знаю и все понимаю. Только в будущем не пуляй из рогатки по стеклам».

Густолес давно уже вырос из детских штанишек. Да и просто вырос. Поэтому, чтобы заглянуть в его глаза Виктории пришлось приподняться на носочки. А когда глаза оказываются на одном уровне, то же самое происходит и с губами.

И тут случилось неизбежное — распахнутые глаза передали эстафету губам, а сами закрылись в блаженной истоме.

К сожалению, у Эдика с Алиной общение на губоглазном уровне происходило иначе. Между их глазами, как между глазами сварщика и электрической дугой появилось затемненное стекло, имя которому — Николай Додунский.

Когда девушки решили навестить Густолеса в его домике, Додунский вызвался сопровождать их. Восхождение на крышу было небезопасным — лестничные марши еще не обзавелись перилами, а в некоторых межэтажных перекрытиях зияли бетонные проруби.

Поднимаясь с девушками, Додунский останавливался, показывал бетонные стены, которым со временем сделаются уютным семейным гнездышком. Квартиры были типовыми, поэтому Додунский советовал Алине выбрать жилище в уже возведенном доме, а не в этом, на крышу которого прилепили домик Густолеса.

Эдик укладывал кирпичи на поддон и с земли наблюдал, как девушки и Додунский поднимаются с этажа на этаж. Наружные стены еще отсутствовали — их заложат гипсоблоком позднее — поэтому Эдик видел, как Додунский то и дело оборачивался к следующей за ним Алине. Что именно он говорил, не разобрать, но, по мнению Эдика, какие-то непристойности. Виктория заметно отстала от лидирующей двойки.

«Воспитанная! — подумал Эдик. — Не хочет мешать общению подруги с квартирным благодетелем. И почему я не укладываю кирпичи на крыше? Мог бы уронить парочку, когда Додунский подходил к подъезду».

Алина с выбором квартиры так и не определилась. Она обещала подумать и посоветоваться с Густолесом. Может быть, и квартировавший у него москвич что-то подскажет. Ведь хорошо известно, что жители столицы эксперты во всех областях. Иначе как бы они заполонили все общенациональные каналы?

Падение Говорухи

Редакционный фотограф Говоруха был личностью весьма неординарной. Он обзавелся окладистой бородой еще в те времена, когда это было непринято. И ладно, если бы его борода кустилась смолистой чернью, как у воинственного абрека, или висела истрепанной мочалкой, как у Льва Толстого. Нет же! Борода Говорухи горела оранжевым цветом, соревнуясь по яркости с осенней листвой.

Говоруху узнавали за версту. Но узнавать, еще не значит обожать. В этом Говоруха убедился, пытаясь добиться расположения Виктории Погудкиной, с которой работал в одной редакции. Но в одной редакции, опять же — еще не всегда в одной постели. Глаза Виктории не воспламенялись от огненной бороды Говорухи. Поначалу фотограф расценил это как угасание у коллеги зрительной функции, но затем установил истинную причину. Своим цепким профессиональным взглядом он уловил перемену в ее настроении — Виктория влюбилась. (Впрочем, девичью влюбленность способны заметить даже астигматики дальтоники.) Но беда в том, что Виктория влюбилась не в Говоруху. В кого именно, фотограф определил довольно скоро. И это открытие причинило очередную травму его легкоранимому сердцу.

Мало того, что соперник оказался безбородым, он был еще лет на пятнадцать старше Виктории. Вот и рассуждайте после этого о какой-то вселенской справедливости!