Череп в небесах

– На войне не существует «сугубо интимных вещей», обер-лейтенант. Я понимаю, что она тоже тебе небезразлична. Ну так и спаси её! На её имя, кстати, у меня лежит формальный вызов в штаб-квартиру гестапо здесь, на Каппе. Я не сомневаюсь, что это – попытка агента скрыться. Думаю, тут задействована агентура Дарианы и среди этих «чёрных шинелей». На всякий случай я заготовил справку о ранении dame шарфюрера, – Валленштейн усмехнулся. – Мы все играем с огнём, Руслан, и ты, и я. И ещё неизвестно, кто рискует больше. Я принял на себя большую ответственность – если этот вызов реален, меня не защитят ни полковничьи погоны, ни даже высокопоставленные друзья-единомышленники в Генштабе. Поэтому я так и надеюсь на тебя. Катарину Пояркович освободят, уже ясно – по крайней мере, мне – что Паттерс просто отводила от себя подозрения. А ты, обер-лейтенант, ступай к Гилви. И, если тебе удастся... – Валленштейн покачал головой. – Да, впрочем, ты всё понимаешь и сам.

Я кивнул.

– Понимаю, герр оберст. Но всё-таки прямых доказательств того, что Паттерс – агент, у нас нет. Активизация тех мероприятий на Новом Крыму могла просто совпасть, тем более что информацию о нашем успехе с Тучей Дариана Дарк наверняка могла получить и из других источников.

– Наверняка, – согласился Валленштейн. – У Дарианы, как мы не раз с тобой говорили, имеются покровители не менее высокопоставленные.

– Но, герр оберст, тогда...

– Никаких «тогда», герр обер-лейтенант. Гилви Паттерс, и никто другой, сдала вас Дариане Дарк, сдала с потрохами. Просто невероятное везение, что все остались живы. Я сам в такое с трудом поверил... А теперь разрешаю приступить к выполнению задания вышестоящего командования.

– Яволь! – мрачно откозырял я.

Гилви держали взаперти в арестантском бронетранспортёре (имелся в славной бригаде и такой). Охрану – плечистых парней из последнего пополнения, сплошь «стержневой нации», – уже предупредили:

– Ждём вас, господин обер-лейтенант, – сказал один из них, с необтёртыми нашивками обер-десантника.

Я сухо кивнул.

...Внутри едва можно было выпрямиться во весь рост. Крошечная камера, бортовые лючки наглухо заварены, горит лампа дневного света за мелкой и частой – палец не просунешь – решёткой. В углу крохотная кабина биотуалета, вдоль борта – откидная лежанка. Ещё есть жёсткая табуретка у откидного же столика, и тоже намертво врезанная в пол.

Тут пахло страхом и страданием. Стены, пол, потолок покрывала ржавчина, и я мельком пожалел, что господин старший мастер-наставник сюда не заглядывает, – в противном случае все проштрафившиеся новобранцы без устали драили бы автозак изнутри до полного блеска.

Гилви казалась окаменевшей статуей. С неё не срывали погоны и награды, сняли только ремень и портупею, однако выглядела она так, словно над нею надругалась вся бригада до последнего человека.

На меня она даже не посмотрела. Пребывала где-то глубоко-глубоко в себе, словно прислушиваясь к неведомым голосам.

– Гилви...

Она не повернула головы.

– Гилви! – я шагнул к ней, коснулся плеча.

– О, – бесцветно сказала она, не шевельнув бровью. – И тебя прислали.

– Прислали, – согласился я. Отпираться и утверждать, что я очутился здесь по собственной инициативе, смысла не имело.

– Зачем? – не меняя выражения лица и не шевелясь, произнесла Гилви.

– С тобой потолковать.

– Что называется, «по душам»? А о чём толковать-то, Рус? Меня арестовали по ошибке. Думаю, та стерва Пояркович решила меня оговорить. Почему-то решили, что раз на меня пришел вызов, то, ясное дело, я желаю скрыться, а сам вызов – подложный. Ну так соединились бы со штабом моей конторы, там бы Валленштейну быстро всё объяснили – кого следует арестовывать и кого нет.

Она произносила правильные слова, какие и следовало, но я не мог отделаться от мысли, что внутри у неё творится совсем иное. И что она никакая не добропорядочная сотрудница гестапо, облыжно посаженная под арест спятившим фронтовым командиром бригады.

Конечно, виновность её не доказана, напомнил я себе. Совсем не доказана. То, на что ссылается Валленштейн, и в самом деле может оказаться простым совпадением.

– Гил, мы с тобой – не люди, забыла?

– Разве такое забудешь? Всё время только об этом и думаю, – отозвалась она, по-прежнему не глядя мне в глаза.

Биоморфа в ней я чувствовал очень хорошо. Что-то бесформенное, распустившее щупальца по всем артериям, свившее гнездо в сердце, и в то же самое время – незримое, таящееся куда глубже, чем могут заглянуть наши микроскопы и прочая машинерия.

– Хотел бы я вытянуть из тебя эту тварь... – сам не знаю, отчего с губ слетела именно эта фраза.

– Хотел бы!.. А я-то уж как бы хотела!

– Давай с самого начала, Гил.

– Давай, делать-то всё равно нечего...

– Ты точно не помнишь ничего особенного в своём детстве? Юности?

– Рус, да ведь говорили уже об этом... нет, ничего не помню. Про планетку нашу я тебе рассказывала, отвратительнейшая дыра и, если б не Империя, такой бы и осталась. А я сама рабский ошейник носила. Если бы вообще выжила.