Черепашки-ниндзя и Чародей Зеленого Острова

Руки и ноги его были безжалостно скручены, так что шевелить он мог только головой. К тому же цепь так стягивала его полное тело, что кровь в нем остановилась, и не только на лице и на груди, но на всем теле кожа у него стала багровой. Но Гиб­бо все это ничуть не беспокоило. Расхаживая во­круг этого тела, похожего на опрокинутую бутыл­ку, и рассматривая его со всех сторон, он один за другим делал наброски. Какие мучения испытывал скованный ученик, об этом, пожалуй, незачем и говорить.

Так, вероятно, продолжалось бы долго, если бы не произошло нечто неожиданное. К счастью (а может быть, лучше сказать — к несчастью), из-за стоявшего в углу комнаты горшка вдруг, извива­ясь, узкой лентой потекло что-то похожее на струю черного масла. Вначале оно двигалось вперед мед­ленно, как липкая жидкость, но потом стало сколь­зить быстрее и, поблескивая, подтекло к самому но­су ученика. Тогда он с трудом, не помня себя, застонал: «Змея, змея!» Как он потом рассказывал, ему казалось в эту минуту, что вся кровь в нем застыла,— и было от чего. Змея уже чуть не каса­лась своим холодным жалом его шеи, в которую въелись цепи. Это неожиданное вмешательство испугало даже бесчеловечного Гиббо. Поспешно бросив кисть, он нагнулся и мигом ухватил змею за хвост, так что она повисла вниз головой. Змея, покачиваясь, подняла голову и обвилась сама во­круг себя, но никак не могла дотянуться до его руки.

—     Из-за тебя пропал рисунок, — хрипло и злоб­но пробормотал он, бросив змею в горшок в углу комнаты, и с явной неохотой развязал цепь, которой был опутан ученик. Это было все, он даже не сказал ученику доброго слова. Должно быть, он досадовал не столько из-за того, что ученика могла укусить змея, сколько из-за того, что испортил рисунок. Потом уже стало известно, что и эту змею он нароч­но держал у себя, чтобы рисовать с нее.

Пожалуй, довольно рассказать одно это, чтобы вы в общем представили себе его увлечение рабо­той — неистовое, прямо бешеное. Но уж рассажу заодно, как другой ученик, лет тринадцати-четырнадцати, из-за ширмы с муками ада пережил такой ужас, который чуть не стоил ему жизни. У этого ученика была белая, как у женщины, кожа. Однаж­ды вечером мастер позвал его в свою комнату, и он, ничего не подозревая, пошел на зов. Смотрит — Гиббо при свете лампады кормит с рук сырым мя­сом какую-то невиданную птицу. Величиной она была, пожалуй, с кошку. Да и перья, торчавшие с обеих сторон, как уши, и большие круглые янтарные глаза — все это тоже напоминало кошку.

Гиббо обычно терпеть не мог, чтобы кто-нибудь совал нос в его дела. Так было и со змеей, о которой я сейчас рассказывал, и вообще о том, что делалось у него в комнате, он ученикам не сообщал. То на столе у него стоял череп, то красовались серебря­ные шарики или лакированные подносики; смотря по тому, что он рисовал, в комнате его появлялись самые неожиданные предметы. И куда он потом все это девает — никто не знал. Пожалуй, и толки о том, что ему помогает бог счастья, пошли отсюда.

Поэтому ученик, решив, что и эта невиданная птица понадобилась мастеру для картины с муками ада, стоя перед мастером, почтительно спросил:

—  Что вам угодно?

Но Гиббо, как будто не слыша его, облизнул свои красные губы и указал подбородком на птицу.

—  Ну что, совсем ручная, а?

— Как она называется? Я такой никогда не видал! — сказал ученик, с опаской поглядывая на ушастую птицу, похожую на кошку.

—  Что, не видал? — усмехнулся Гиббо. — По-городскому воспитан, вот беда... Эта птица назы­вается филин, мне ее несколько дней назад подарил охотник. Только ручные среди них, пожалуй, редко попадаются.

С этими словами он медленно поднес руку к пти­це, только что кончившей есть, и тихонько погладил ее по спине, от хвоста вверх. И что же? — в тот же миг птица издала пронзительный крик и вдруг как взлетит со стола, да как расправит когти, да как ринется прямо на ученика! Если бы он не успел закрыться рукавом, она, наверно, истерзала бы ему лицо. Ахнув от страха, ученик стал махать рука­вом, стараясь отогнать филина, а птица, щелкая клювом, опять на него... Тут уж ученику было не до того, что здесь сам мастер: он принялся и стоя отбиваться, и сидя ее гнать, и метаться по тесной комнате то туда, то сюда, а диковинная птица все за ним — то повыше взлетит, то пониже опустится и так и метит все через какую-нибудь щелочку прямо в глаз. При этом она страшно хлопала и шелестела крыльями, и от этого ему почему-то чу­дился не то запах опавших листьев, не то брызги водопада, не то прелый дух перебродивших фрук­тов, что обезьяны прячут в дуплах... Сказать «жут­ко» — мало. Сердце у него сжималось, и тусклый свет лампады казался ему лунным сиянием, а ком­ната учителя — далеким горным ущельем, осаж­денным демонами.