Через двадцать лет (СИ)

- Ага, - развеселился Алекс, - и большинство первокурсников, тупея от неожиданности, начинают вместо табуреток играть чемоданчики. Или кирпичные стены. Я пару раз сидел в комиссиях – насмотрелся такого, что впору писать мемуары.

Дэн прыснул, внутренним взором видя, как это могло быть. А затем спросил то, что не давало покоя уже несколько дней.

- Вы сами преподавали?

Александр покачал головой, улыбаясь в своей специфической манере.

- Нет, не моё это. То есть, я могу рассказать о системе, этюдах и зрительном зале, который поначалу вызывает комплексы, но нужна и отдача. Назвать отдачей касту девочек, приходящих на мастер-классы, чтобы пялиться на меня лично, я не могу.

Кажется, именно тогда Дэн впервые пожалел, что мистер Гаррет не преподаёт или не играет. Если бы он не занимался управлением театром, то вполне бы состоялся как актёр. Во всяком случае, насчёт «не моё» лукавил, а советы давал дельные, вроде:

- Читай как можно больше и учись воспроизводить это вслух. Ерунда вроде читки и декламации многих обламывает.

- Распрями плечи, ферму[37] тебе в помощь! Ты должен быть как передвижное произведение искусства, а не как старый жёваный носок!

- Наблюдай за людьми – метко и ненавязчиво – они навязчивость не любят. Помни: актёр демонстрирует то, что вокруг него, то, что происходит и встречается в жизни. Вот зачем необходимо время от времени пополнять свою «базу данных».

С изнурительным процессом декламации молодой человек познакомился, когда Алекс вручил ему томик сонетов Шекспира, посадил с женой в гостиной и велел читать ей вслух. Пока обоим хватит сил. Дэна, чувственно продиравшегося сквозь конструкции среднеанглийского, хватило сонетов на двадцать. Дебора, сигналившая ему руками о сменах интонации, предложила сделать ещё двадцать и затем – перерыв. Так начался нелёгкий, но увлекательный путь превращения медика в театрала. Впрочем, о фермах Дэн узнал ещё раньше. А наблюдению учился как раз на Гарретах и их сочетаемости.

Дебора обладала природной женственностью и мужским характером. Её отличало упорство и умение радоваться любым съёмкам – даже самым ночным и изнуряющим. Супруга частенько спорила с главрежем, но никогда не делала этого напоказ, для демонстрации нрава. Она порой раскладывала свой профессиональный чемоданчик на столе, объясняя Дэну, какие кисти и спонжики для чего используются, и что делают похожие на щипцы инквизитора машинки. Она могла приехать домой часа в два ночи, лечь спать в три, переделывая маникюр, а в шесть быть уже на ногах, выгуливать Бемоля и, нарушая традицию, первой взяться за кофе, потому что так удобнее и потому что мужу надо иногда отдыхать. К примеру, по утрам. В тех случаях, когда доползти на Стрейт рут ночью не удавалось или не было желания, Дебора оставалась в городской квартире. Дэн пару раз побывал там по дороге в театр, - Александр забывал прихватить документы и, резко разворачиваясь, направлял мотоцикл совершенно неожиданными путями. Квартира походила на уменьшенную копию загородного дома, хотя бардака в ней было больше. Священное место на холодильнике занимала одна из трёх «Тони», полученных Гарретом, из чего Дэн заключил, что ненавязчивое наблюдение за режиссёром будет особо интересным.

И оказался прав.

Литераторы сказали бы, что Александр – оксюморон, математики сравнили бы его с противоречивой гибкой синусоидой. Аналитики очень вовремя помянули бы скачки валютного курса, а психологи махнули бы руками, заявив, что это всё равно не лечится. Не ошибся бы ни один. Алекс мог бы оказаться актёром, учителем или просто ненормальным, но он выбрал режиссуру и не прогадал. Может, здесь крылось нечто мистическое – Дэн был уверен, что в прошлой жизни его шеф наверняка являлся одним из тех древнеримских полководцев, о которых спустя века снимают фильмы. И дело было вовсе не в осанке или пропорциях профиля – главреж будто насквозь пропитался какой-то античной статью, выделявшей его в любом коллективе. Особенно сильно это чувствовалось на репетициях: саркастичный, сосредоточенный, в одной из многочисленных шапочек и с сигаретой в зубах, Александр закидывал ноги на спинку кресла впереди и улетал в очередной сценарий. Ни дать, ни взять Цезарь под прикрытием.

На него хотелось равняться и у него хотелось учиться. Он ненавидел купирование собачьих ушей и хвостов, он мог жарко и резко вести обсуждение какого-то вопроса, потом, завидев Дэна в помещении, буркнуть «При детях не ругаюсь» и продолжить уже после его ухода. Он представлял младшего Спаркса как «нового сотрудника», а иногда, в редкие лирические моменты, как своего «театрального подопечного». И то, насколько последнее соответствует истине, знали, вероятно, только двое – Тим Стронг и Гертруда Вудс. Та самая Гертруда, которая принесла однажды печенье, а позднее выручила от непредвиденных обстоятельств…

* * *

- Мне кажется, Майк заинтересован во мне сильнее, чем в творчестве Уильямса и прочих, - поделился как-то Дэн с актрисой, - не сочтите за мужское кокетство, Герти, но…