Через двадцать лет (СИ)

- Ты знал, да? Ты заранее был в курсе, что я заинтересуюсь? – кивнув заму, спросил Дэн. Владелец театра покопался в документах для вида и, не выдержав, рассмеялся. Джей-Джей, определённо проинформированный, старательно прятал улыбку. Негодяи!

- Дэн, он тебе не говорил, что упрям, как дятел?

- Всё я ему говорил, Джексон! Нет, но сам момент дорогого стоит, - Алекс, хихикая, посмотрел на молодого человека, - если хочешь правду, я давно замышлял тебя в помрежи перевести. Но было не время для развращающей власти и полномочий.

- А теперь?

- Теперь я спокоен: ты вроде как с иммунитетом, умеешь больше, чем шесть лет назад. Гораздо больше. Дошлифуем навыки – и процесс пойдёт.

Процесс действительно пошёл. Дэн, посомневавшись ещё какое-то время, согласился окончательно. Он не капризничал и не притворялся – но в голове не укладывалось короткое «помощник режиссёра», вмещавшее в себя так много. Незаменимость и независимость, в которые некогда пытался возвести, как в степень, родной отец, пришли сами, без увертюр. Сами откуда-то возникли и партитуры с планами сцен – названная Алексом «вершина эволюционной цепочки» походила на своеобразный экзамен и проверку моральной устойчивости. И наставлявший Дэна Арнольд Спенсер, личность с уникальным терпением и вежливостью, неустанно повторял, что в его работе главное – быть выдержанным. Что бы ни происходило, что бы ни говорили и как бы ни калечили нервную систему извне, помощник режиссёра обязан быть хладнокровнее суперагента.

- Запомни, мой мальчик, теперь ты имеешь дело не с механизмами, а с людьми, - говорил он, - механизмы оставь другим, они могут стерпеть горячность, но людям нужно умение владеть собой.

Для импульсивного Дэна это было сродни дневрекитайским учениям о смысле жизни. Ответственность, руководство целой маленькой Вселенной – хотя, если разобраться, она далеко не маленькая... Наблюдения и бесконечные компромиссы, поиск выхода из трудных ситуаций, променад мимо гримёрок и костюмерных, обход реквизита… У Алекса дома, среди прочих чёрно-белых снимков, появился ещё один – Филиппа Браун, та самая подруга-фотограф, автор «мотоциклиста под пальмами», как-то раз пожаловала на репетицию, дабы запечатлеть красоту творчества. Актёры, техника, софиты. Сваленные на передние кресла вещи… На одной из фотографий Дэн, свесив ноги, сидел на краю сцены, теребя чёлку и листая сценарий. Ничего особенного в снимке не было – младший Спаркс вообще не знал, что его фотографируют, а после безумно стеснялся увиденного. Но Алекс неумолимо поместил кадр в рамочку, заявив другу, что в нём есть подкупающая естественность, и вообще классный Катурян[40] был бы.

О, этот Катурян и его проклятый брат… По ночам Дэн видел дурацкие сны, где путал выключатели на пульте, забывал систему ремарок в партитуре и запарывал несчастным актёрам весь спектакль. Приходилось успокаиваться, вникать, сомневаясь в себе и адекватности шефа и крепко ругая сделанный выбор. Сны потом исчезали, но душевный дискомфорт оставался. Молодой человек свёл к минимуму встречи с матерью, решив до дебюта никого не накручивать. Именно тогда стало ясно: некоторых людей надо понимать, не понимая – вроде Алекса, поражавшего своей императорской невозмутимостью. Режиссёр был в нём уверен, старик Спенсер был в нём уверен, Чарли, улетевший сниматься в Китай, был в нём уверен, а Анжела и вовсе каждый день звонила или писала сообщения. Самоедство продолжалось бы дальше, но настал день дебюта, наконец-то оборвавший моральные передряги. Потому что всё прошло идеально.

Дэн помнил, как проверял явку артистов и последние приготовления, помнил сказанное в микрофон «Всем службам занять свои места. Дамы и господа, мы начинаем спектакль». Это «дамы и господа», маленькое вариативное дополнение, передалось от Спенсера с его несовременным классическим подходом. А потом он сидел за пультом и контролировал трансляцию монитора… Всё было как-то смутно, странно, слепо. Наугад, по наитию, по ожившей вдруг интуиции. И волнение ушло, явив чувство правильности и уверенности. Он был на своём месте, и ему нравилось то, что он делал! Не ошибся, не спутал, не опозорился… Запоминание происходило обрывочно, мазками, но самое яркое – финал – он помнил предельно чётко: поклоны актёров, заливающий сцену свет и гром аплодисментов в ярко-алом зале.

Пройдёт ещё два года, появятся новые спектакли, новые режиссёры и множество дел. Не всё будет гладко и без заморочек. Но первый опыт станет самым восхитительным и бесценным, как первая найденная жемчужина: ни мамы, ни Чарли, ни Алекса рядом не было, никто посторонний не видел и не мог его видеть, однако это не мешало. Гордость за труппу, уважение к людям, помогавшим и позволившим учиться рядом с собой, благодарность абсурдисту МакДонаху – всё прыгало в груди вместе с сердцем. Это был его личный триумф.