Через ее труп

Она старательно пыталась избавиться от жгучего испанского акцента. Сильвия приехала из Аргентины, у нее была белая кожа и морковно-рыжие волосы – нетипичная внешность для человека с подобным акцентом. Хорошо, что она не пыталась стать актрисой, для нее невозможно было бы подобрать роль.

– Ну что, начнем? – предложила она и, не дожидаясь ответа, влетела на кухню.

Посещая меня три года дважды в неделю, она прекрасно знала, где найти вазу для цветов, и я услышала, как открылся и закрылся шкафчик, а потом полилась вода.

– Я возьму, – сказала я, входя вслед за ней на кухню, и поставила пионы в вазу.

– Давайте-ка приступим к вашим камням.

И опять эта рокочущая «р». Сильвия была крепкой, невысокой и коренастой, с голосом как у бульдозера. Нелепо, что человек, посвятивший жизнь медицине, курит, но ее хрипотцу ни с чем не спутаешь, как и желтизну передних зубов. У каждого есть свои компенсаторные механизмы, и могу предположить, что работать у меня медсестрой не так-то просто.

Она последовала за мной в процедурную и вытащила блокнот. Я встала на весы. От нервного предвкушения я чувствовала себя как жокей перед Кентукки Дерби[12]. После визита Сильвии в прошлый четверг мой вес увеличился на четыре фунта, она покачала головой и цокнула языком.

– Многовато чая с печеньем, – пристыдила она меня и подмигнула, давая понять, что все будет хорошо.

Вполне ожидаемо, что я прибавила в весе, но четыре фунта все равно многовато.

Я села в кресло, она подключила меня к аппарату, как рождественскую елку, а потом достала свое вязание. Следующие два часа мы сидели в тишине, в одиночестве своих мыслей, но физически вместе. Наверное, некоторым людям нравится во время лечебных процедур разговаривать или слушать музыку, но я предпочитала использовать это время для медитации. С трубкой в руке я не могла перелистывать страницы книги, но это и к лучшему. В этом кресле я разобралась во многих затруднительных ситуациях, включая нынешнюю. После того как дети бросили меня на произвол судьбы, я поклялась сделать все возможное, чтобы получить шанс на свободу. Я закрыла глаза и попыталась представить, как все это будет происходить. Что сделают дети, узнав, что не получат денег? И, что еще интереснее, как они поступят, когда я воскресну из мертвых? Станут умолять о прощении? Навсегда от меня отвернутся? Или наконец дадут мне то единственное, о чем я просила, чтобы достойно прожить остаток своих дней?

Я считала, что хорошо разбираюсь в людях. И догадывалась, как все они поступят. Не угадала я только с одним человеком. К несчастью.

Глава 50. Эшли

Я не собиралась целоваться с ним на глазах у его друзей в шумном баре. Я была благодарна, что он вступился за меня, когда та ужасная женщина забросала меня вопросами, просто не знала, как еще это показать.

Каждый раз говоря, что я актриса (а я ненавижу так отвечать), первый вопрос неизбежно будет «Где я мог вас видеть?», иначе говоря «Вы настоящая актриса или только мечтаете ею стать?». Людей других профессий никогда так грубо не допрашивают. «Ах, так вы врач? Какие операции вы проводили? Вы адвокат? В каких судебных процессах участвовали? Вы повар? Какие рецепты вы знаете?» Актерам же задают эти мерзкие вопросы каждый день.

Я не сомневалась, что моя судьба вот-вот изменится, но не хотела объяснять, почему это заняло так много времени. Я извинилась и пошла в туалет. Пробираясь через переполненный бар, я вспоминала свою первую роль. Это был всего лишь студенческий короткометражный фильм о знаменитой теннисистке, которая бросает спорт, чтобы ухаживать за больным другом, но мне платили (сто долларов в день!), и я играла главную роль. Я проходила пробы в квартире режиссера – маленькой грязной студии на окраине кампуса университета Южной Калифорнии.

Костюмера в фильме не было, поэтому я одевалась в свои вещи. Визажист и парикмахер делала макияж и прическу только себе, поэтому этим я тоже занималась самостоятельно. Во время следующих съемок я узнала, что за грим и прически вообще-то отвечают два разных человека (члены двух разных профсоюзов), и я не должна приносить собственный реквизит – солнцезащитные очки, рюкзак, теннисную ракетку, кубки (одолженные у Джордана) – это работа реквизитора. Фильм снимали довольно небрежно, и я так и не получила обратно реквизит (прости, Джордан!), но мне было все равно. Я считала каждый день, когда мне платят за актерскую работу, хорошим днем, независимо от того, закончен фильм или нет (а тот не был закончен).

Следующая роль досталась мне сразу после этого – я сыграла в одном эпизоде известного ситкома. У меня были гример и парикмахер, а реквизит хранился в пятитонном фургоне, припаркованном за сценой. Моя гримерка (у меня была собственная гримерка!) находилась в фургоне, который назывался «золотовоз». Видимо, название было ироничным, потому что эти гримерки, по сути, больше напоминали большие туалетные кабинки, внутри которых отнюдь не золото, да и пахли они соответствующе, но мне все это казалось настоящей роскошью.