Через Москву проездом

– А вы лучше тем, – указал он подбородком на стол. – Какой прекрасный толстый том. Какой толстый, а?! Ну-ка, ну! Давайте!

И опять, необъяснимо для себя, я схватил со стола лежавшую на нем книгу и швырнул в лысого. И вновь я плохо кинул – она шлепнулась на тахту рядом с ним, а может быть, он ловко увернулся от нее, быстро подвинувшись к краю.

– Что вам нужно? Что?! – закричал я. – Что вы ко мне приходите, что?!

– Пардон! – Лысый оторвал подбородок от палки, разогнулся и развел руками, перехватив правой рукой палку за середину, чтобы было удобнее держать ее. – Я, знаете ли… подневольный, своей воли у меня нет… чего изволите?

– Убирайтесь! К черту, к матери – убирайтесь! – закричал я, вскакивая.

– О-ой! О-ой! – морщась, закачал он головой. – Убраться! Как будто бы все дело в этом, как будто бы убраться – и все будет в порядке… Как мне тебя жаль, – внезапно переходя на «ты», сбросив с лица иронически-веселую маску и в самом деле весь кривясь в гримасе сочувствия, сказал он. – Как жаль, как жаль… Ты так устал, ох как ты устал!

Я развернул стул, чтобы сесть лицом к лысому, и обессиленно опустился на него.

– Ну вот, видишь, – сказал лысый печально. – Я же знаю… – Он помолчал. – Делай-ка ты ей предложение, – со вздохом проговорил он затем. – Ведь ничего же у тебя не выйдет с твоей ракушечкой. Не выйдет, не откроется, нет, ведь ты же знаешь. А она хорошая женщина… а! Такая лошадка, и любит тебя… Тебе нужна нормальная жизнь – будете с ней по вечерам вместе телевизор смотреть, ковры купите – знаешь, как славно в воскресенье по свежему снежку выйти ковер выбивать. Сла-авно! Что есть у тебя, то и есть, этого у тебя не убудет, зачем так доводить себя – брось-ка ты все это, в самом-то деле…

Господи, как мне от него избавиться? Что мне сделать? Встать, включить свет? Подойти к нему, попробовать тронуть его, толкнуть?

– А может, меня здесь и нет? – вновь вдруг выпуская на лицо свою иронически-ласковую улыбку, с лихостью сказал он. – Может, я – а? – где-нибудь в другом месте, у другого человека, ну, скажем, в соседней квартире?

Он встал, залез на тахту и боком. боком, словно протискиваясь, полез в стену и исчез в ней, запоздало вдернув следом за собой торчавшую из стены, словно какой-нибудь хвост, палку.

Я вскочил, бросился в прихожую, открыл дверь и забарабанил в соседнюю квартиру, забыв о звонке.

– Кто там? – спросили меня из-за двери.

Это был голос соседа, и я закричал ему, задыхаясь:

– Откройте скорее, откройте, это я, из тринадцатой.

Сосед – молодой, недавно женившийся парень-шофер – открыл, и я, не сумев сказать ему ни слова, бросился в ту комнату, которая граничила с моей квартирой.

– Простите, это что такое?! – закричал, догоняя меня и хватая за плечо, парень.

Но я уже вбежал в комнату. У противоположной входу в нее стены стояла кровать, в ней лежала, испуганно натянув одеяло до подбородка, молодая жена парня, а в голове у нее, на спинке кровати, балансируя на одной ноге, а другой качая в воздухе, стоял мой лысый и улыбался, как клоун в цирке, удачно исполнивший номер.

– Але гоп! – и в самом деле по-цирковому сказал он, когда я вбежал.

– Вы его видите? – показал я на него парню. – Вы его видите, вот, на спинке?

– Кого? – с угрозой спросил парень, больно схватив меня за запястье.

– С ума сошли, что ли? – приподнявшись и посмотрев на спинку, а потом на меня, сказала его жена.

Они его не видели.

Парень выставил меня в коридор, я зашел к себе, оделся по-уличному и захлопнул за собой дверь.

На улице я пробыл часов до двух ночи. Падал снег, было пустынно, и лишь изредка, светясь зеленым глазком, с бешеной скоростью проносились такси.

Но когда я вернулся домой, заснуть я не смог – до самого белого света, до той самой поры, как нужно было вставать.

4

– А они ничего не видели, совершенно ничего? – спросила Евгения.

– Совершенно, – сказал я измученно. – Что ты меня все пытаешь… Совершенно ничего. И ты бы ничего не увидела. Вот только перед твоим приходом он вон там сидел, – я махнул рукой в сторону телевизора, – на корточках…

Сегодня я не выдержал и все ей рассказал. Последнюю неделю галлюцинации были у меня почти ежедневно – я уже не спал несколько ночей подряд и вот уже три дня не ездил в институт, вообще никуда не выходил из дому и, кажется, не ел.

– У тебя ужасный вид, – потерянно сказала Евгения, с опаской косясь в сторону телевизора. – А мо-жет… может, у тебя запой? – словно бы с надеждой спросила она.

Я уже смотрел на себя в зеркало в коридоре, у меня и в самом деле был вид запойного пьяницы: воспаленные красные глаза, недельная неопрятная щетина, отвисшая от постоянного лихорадочного возбуждения челюсть…

– Тебе нужно к врачу, – сказала Евгения. – Я тебя завтра сама провожу. Ничего в этом ужасного, – поторопилась она предупредить возможное мое возражение. – Тысячи людей пользуются этими врачами, ничего ужасного и страшного. Надо так надо.

Но я и не думал ни возражать, ни сопротивляться.

Совершенно уже был я измочален всем этим.

* * *