Через мост и дальше

Солнце, сквозь окно и шторы, освещает мою комнату, я открываю глаза. Щурюсь и тихонько стучу по щекам ладонями. Во всем теле тяжесть. Я встаю с кровати и иду умываться, по пути замечаю календарь и понимаю, что сегодня твой день рождения. Я почти о нем забыл. Прошло три года с того момента, как я видел тебя последний раз и последний раз с тобой говорил. Я беру в руку телефон и по памяти набираю номер. Слушаю гудки, потом слушаю незнакомый женский голос и понимаю, что номер я набрал неправильно. Кладу телефон на стол, иду за записной книжкой и снова набираю номер. На этот раз правильно и слушать гудки мне почти не приходится. Мне опять отвечает женский голос, на этот раз знакомый, я прошу позвать тебя к телефону, но в ответ снова слышу гудки. Короткие. Я набираю номер еще раз, но в этот раз мне даже не удается дозвониться. Никто не хочет, чтобы я говорил с тобой.

Почему-то мне становится по-детски обидно от того, что я чувствую себя беспомощным. Я встаю, тру глаза, наливаю себе стакан воды и сажусь обратно. Кручу телефон в руках и не могу решиться набрать номер еще раз, словно предчувствуя, что поговорить с тобой мне все равно не удастся. Я не звонил тебе все это время и ни разу не набрался смелости навестить тебя. Это казалось слишком трудным – сесть на поезд, приехать обратно и снова видеть все то, от чего я когда-то уехал. Даже возможность увидеть тебя никак не помогала. Я трусил. Покрутив телефон несколько минут, я все-таки звоню еще раз. Ничего не меняется. Я нажимаю на кнопку отбоя и кидаю телефон в стену, он отскакивает, падает на пол и рассыпается. Больше у меня позвонить не получится, при всем желании. Я залпом выпиваю воду и иду в душ.

***

Утром я проснулся так резко, будто меня вытолкнули из сна. Подушка слева от меня была примята, но успела остыть, я подскочил еще раз, выпрыгнул из кровати, поднял валяющиеся на полу трусы, надел на себя и осмотрелся. Окно было приоткрыто, на подоконнике лежала дотлевшая сигарета и две зажигалки. На проигрывателе беззвучно вращалась пластинка с альбомом Revolver, на полу островками лежали элементы моей вчерашней одежды. Больше ничего примечательного не было. Я поднял футболку, надел ее наизнанку и вышел из комнаты. Квартира была пустая. Да уж, действительно – куда ты можешь деться? Если бы я знал, куда ты можешь деться, я бы совершал ежедневные прогулки по этим местам до тех пор, пока мог ходить. Не хочешь никуда уходить потому что соскучилась. Конечно, да. Почему я всегда верю в такие вещи? Потому что хочу верить, очевидно, или потому что не умею учиться. Соскучилась. Самому не смешно такие вещи слышать и воспринимать всерьез? Сомневаюсь, что кто-то может по мне соскучиться. Я не умею вызывать такие сильные чувства. И что мне делать теперь? Я вышел на кухню, на столе лежала полупустая пачка сигарет. Я сходил в комнату и взял одну зажигалку, вернулся, закурил и сел на стул. Потер лоб и виски, постучал себя по щекам. Чтобы прийти в чувство, но это совсем не помогло. Напротив меня висела эта гравюра. Я смотрел на нее до тех пор, пока не сигарета не закончилась, потом встал, снял ее с шурупа, поджег и кинул в раковину. К черту Шекспира. К черту все. Больше ничего не осталось, кроме меня. Я бы предпочел, чтобы и меня больше не осталось. Зачем ты приходила вообще? Потому что почувствовала себя одинокой и решила утешиться мной? Надеюсь, что у тебя вышло. И надеюсь, что больше я тебя не увижу.

Но в этот момент дверь открылась и она зашла в квартиру. Я снова подскочил и моментально оказался в прихожей. Она стояла передо мной и в руках у нее были пакеты с продуктами. Хотелось что-то сказать, но слова застряли где-то на заднем небе, поэтому я закашлялся. Потом развернулся, пошел в комнату, сел на край кровати и опустил голову на руки.

– Ты чего?

Я сидел не шевелясь и думал, как можно будет остановить слезы, если они вдруг появятся. Они, к счастью, не появлялись. Она села рядом со мной и обняла меня за плечи.

– Ты решил, что я опять ушла? Я же сказала, что больше не уйду, ну что ты. Перестань драматизировать так сильно, я просто вышла в магазин, у тебя же вообще еды нет никакой. Я бы тебе сказала, но ты спал, я решила, что не стоит тебя будить. Все нормально.

– Я просто…не знаю, я не знаю, я об этом не подумал, о такой возможности, у меня как будто кожи уже нет и я все слишком обостренно чувствую, прости, это все так…так, жалостливо и мерзко.

– Все нормально, правда. Надо было тебе написать записку, конечно, хотя бы, прости. Все в порядке, я здесь. Давай позавтракаем, ты же наверняка голодный.

– Нет, я не хочу есть вообще. Прости. Я сейчас полежу немного, ладно, а потом встану. Минут десять.

– Хорошо.