Через пять рук, шестому на поруки (СИ)

Добродушно мне улыбнувшись после быстрого расспроса — «Как у тебя дела? Все ли хорошо?» — она отдает мне конверт без подписи.

— Это мне передал Гарольд.

Кто это? А-а-а, тот старикан, что выкинул меня когда-то. Но больше неприятных воспоминаний о нем меня интересовало письмо. Точно от родителей, больше не от кого.

— Спасибо, — бурчу под нос и, не отрывая взгляда от конверта, быстро ухожу к себе.

Так-так, что же пишет мне отец? Когда они вернутся? Дай Мерлин, скоро совсем.

На пергаменте ровным почерком выведены четыре предложения, которые пока лишь мельтешили, не давая возможности быть прочитанными. Я пробегаюсь глазами по листу еще раз и, наконец, могу начать читать.

«Скорпиус, отдых у нас на славу, возвращаться пока не хочется. Надеюсь, ты сможешь потерпеть еще немного без нас. Скоро все будет хорошо!

Надеемся также, Панси добра к тебе.

Целуем, родители.

13 июня»

О да! Все отлично, терпеть могу, а ответить на письмо не могу. Панси обо мне не вспоминает, а этот Гарольд, старый маразматик, мог бы письмо пораньше отдать.

Целую, ваш сын-творящий-незнамо-что.

Как же хочется, чтобы они вернулись, но, видимо, происходящему конца и края не видно. Мистер Поттер не перестает копать это дело. Черт. Я становлюсь заложником этого дома.

*

После обеда взрослые исчезают в неизвестном направлении: мистер Поттер, его жена, мистер Уизли и Гермиона Уизли — отвязная компания старперов. Завидую я недолго — возвращается Джеймс и вытаскивает нас с Алом в Лондон. Мы немного поболтались по городу, пока нам не всучили флаеры — на окраине встал цирк уродов — куда мы незамедлительно и выдвигаемся. Ал хочет узнать побольше, находя их уникальными, я — отвлечься и просто поглазеть, а Джеймс — поржать над чмошниками (именно так и выразился).

Стоянка цирка огромная и с куполом со звездным небом. Специальное затемнение, и романтический полумрак царит везде. Народу скопилось не одна тысяча, все веселятся. Впрочем, и меня покидает равнодушное настроение.

Джеймс покупает нам всем ваты сладкой, ярко-зеленого цвета мне, синей себе и серой с иллюзией мерзких червяков Альбусу, который злится, но не отказывается. А по мне так у него самая прикольная. Интересно, такая же на вкус, как и у нас? Но просить дать попробовать я не рискую, неприлично как-то.

После женщины с рогами и тремя ногами я уже не думаю о приличиях. Хохочу без умолку над каждой ерундой, будь то человек-слизняк или жирная баба с бубенотами на лице, что не выводятся никакими способами, или поскользнувшийся ребенок (он заплакал, но я хохочу, как и Джеймс). А вот Альбус смотрит на нас осуждающе и лишь иногда улыбается, а в остальном ему жалко всех этих выродков (как назвал их Джеймс).

Спорить никто не собирается и, насмотревшись на некрасивых, уродливых недолюдей, сидящих за решетками или просто в кругу себе подобных, мы сваливаем.

День катится к вечеру, закат пожирает небо.

*

— Аха-ха-ха, б-е-е-е… Я человек-баран, бе-е-е-е, — начинаю я капать на нервы Альбусу.

Джеймс звонко смеется и скидывает ботинки.

— Хватит, Скорпиус, это не смешно, — возмущается Альбус. — Представь, если бы ты родился с отклонениями…

— Хватит, Скорпиус, это не смешно, — передразнивает Джеймс, опираясь на мое плечо. — Ал, забей, Скорпиус красавчик, такова судьба! — А потом улыбается и ржет, иногда издавая «бе-е-е-е, бе-е-е-е».

Мы чуть не валимся со смеху прямо в коридоре, и лишь услышав, как Альбус, пробурчав «Моральные уроды», и, видимо, свалив, мы заметили, что в темноте одни.

— Эй, ты назвал меня красавчиком? — перед уходом из цирка мы позволили себя немного выпить пива. Я и Джеймс. Сказывается.

— Да.

Его глаза так близко, и губы — в интимной близости. И я хочу подшутить над этим фактом и ловко выкрутиться, но не успеваю, или не так уж и хочу успеть?

Холодные губы прикасаются к моим и тут же исчезают. Джеймс внимательно смотрит на меня — решусь ли?

Думаю, ничего страшного, если я поцелуюсь с ним еще разок. Когда-то мы уже это делали, почему сейчас не повторить? Тем более, момент подходящий, и мне еще вчера было так одиноко.

Подаюсь ему навстречу и оказываюсь в плену крепких рук и горячего поцелуя. Это все еще так необычно — чувствовать мужскую плоскую грудь вместо пышной женской, но необычно — не значит неприятно.

Я просто отдаюсь поцелую, а потом мелким прикасаниям губами, что Джеймс оставляет по всему моему лицу.

Открываю ему доступ к шее, это приятно — то, как он ласкает ее. Сначала языком, потом едва прикусывает, снова зализывает… то ли это пиво, то ли мне и вправду нравится ощущать себя в чужих руках… Не разберешь.

Он отлепляется от меня только тогда, когда раздается топот и входная дверь открывается — в нее вваливается мистер Уизли. Весьма поддатый мистер Уизли.

— О, а вы чего тут? — миссис Уизли тоже пьяна, судя по нарушенной координации движений, но именно она взмахом палочки избавляется от темноты и врубает свет.

Мы молчим, и тут раздается дикий ржач — это мистер Поттер в приступе смеха. Он поднимает на нас совершенно стеклянные глаза.