Через пламя и ночь

Стоял жуткий шум: выкрики команд, вопли упырей – яростные и полные боли, треск костров, оклики чародеев, но Илар научился не слышать всего этого. Он сосредоточенно заряжал и стрелял, метясь в уродливые вытянутые головы и узкие спины, и с чёрной яростью радовался, когда нежаки, захрипев, падали на землю. С каждым выстрелом он представлял, как мстит за год, что их семья провела без Раско, страдая и мучая друг друга, за своеволие чародеев в деревне, за уход Мавны и всё, что ей пришлось перенести, за каждый день, наполненный страхом, и каждую ночь, раздираемую нежицкими криками.

– Там, у ворот! – закричал дозорный у привратной башни. – Стреляй!

Илар перебежал к краю стены и перегнулся за ограждение. Нежаки прорвались через чародейский костёр и карабкались по воротам, цепляясь когтями за брёвна. Задрав головы, они щёлкали пастями, и отсюда было видно, как с зубов стекает серая пена.

Илар зарядил самострел и выстрелил, но промахнулся – снаряд улетел слишком быстро и вошёл в землю, вспученную упыриными когтями. Он выругался сквозь зубы и зарядил снова, но другие дозорные уже засыпали нежаков стрелами.

В двух упырей попали сразу: один издох, а второй только развизжался сильнее, получив стрелу в плечо и заливая брёвна чёрной кровью. Ещё с дюжину карабкались вверх, к краю ворот, и у них это получалось так быстро и ловко, что даже стрелы не мешали – либо перелетали, либо втыкались в ворота и не попадали в вертлявые тощие тела.

– Стреляй больше! – взревел командующий.

Новые лавины стрел полетели вниз, осыпая нежаков.

Краем глаза Илар видел, как захлёбываются чародейские костры под натиском упырей, как взрываются алые шары – далеко от ворот, чародеи наверняка и не видели, что нежаки полезли к городу, им своих проблем хватало.

Он ещё несколько раз пытался разжечь искру – получалось, но не всегда. Горящие снаряды пробивали нежаков и оставляли вместо них обугленные груды костей и почерневшей плоти. Как-то удалось даже воспламенить целый колчан стрел, и дозорные по очереди брали стрелы оттуда – командующий похвалил Илара и велел почаще так разжигать. Но чем темнее сгущалась ночь, тем меньше времени оставалось на искру, успевать бы заряжать и спускать, заряжать и спускать.

Стреляли без устали до утра. Нежаки всё бежали и бежали, будто бы их порождал и выдавливал из своих недр густой туман, который становился чем дальше от города, тем плотнее. Полыхали костры: несколько раз Илар видел длинные огненные всполохи, рассекающие упырей пополам, и был почти уверен, что это дело рук Смородника. Прокатывались шары из пламени, летели зажжённые стрелы и целые взрывы мелких колючих искр – в глазах рябило, иногда даже упырей трудно было разглядеть.

К утру со стороны леса заалели новые алые стяги. Ещё один чародейский отряд примкнул на помощь к имеющимся, и до восхода солнца по болотам одна за одной вспенивались огненные волны, а со стены дождями сыпались стрелы.

Лишь с рассветом всё стихло. Упыри убрались восвояси – зализывать раны, дозорные выпустили оружие из уставших рук. Можно было перевести дух – но ненадолго.

Днём Илар наблюдал, как расширяется лагерь чародеев: прибыло сразу несколько свежих отрядов, и это вселяло надежду. Если чародеи перестали спорить и решили в большинстве своём примкнуть к стоящим у Озёрья, то это будет всем на руку. Кроме нежаков.

* * *

Раско заснул, и Мавна тоже была готова лечь: распустила волосы, сложила платок в изножье кровати. Дома она бы непременно нанесла немного ароматных мазей на запястья и за ушами: ей особенно нравились духи, которые отец привёз пару лет назад из Кленового Вала, пахнущие розой, вишнёвой косточкой и мёдом. Под эти ароматы и засыпалось легче – до тех пор, пока Раско не пропал.

Она обернулась на спящего брата со странной мыслью. Раз она снова вспомнила про духи перед сном, раз Раско снова с ней, то, выходит, можно больше не испытывать гложущее, сосущее в груди чувство вины? Можно ложиться спать без страшного тянущего ужаса? Не просыпаться ночами в поту из-за того, что приснился звонкий оклик брата?

Ей очень хотелось бы верить, что однажды – когда уйдёт скорбь по маме и когда тревога перестанет мерцать в груди, словно свеча на ветру, – она просто ляжет и наконец-то уснёт спокойно, как в той, прошлой, жизни, до пропажи Раско; опять украсит свою комнату кружевными столешниками, повесит новые занавески, купит что-то милое и бесполезное, греющее душу. Уложит в ноги покрывало, сшитое из цветных лоскутков. Завяжет волосы красивой лентой. И ночное платье из мягкой светлой ткани тоже украсит вышивкой.

Мавна замерла, прислушиваясь к этим забытым и оттого странным ощущениям. Кажется, Купаве за пару вечеров удалось невозможное: расшевелить её желания.

– Ты уже ложишься? – В комнату заглянула Купава – она ещё не снимала верхнее платье и даже платок. – Пошли посидим. Царжа говорила, тут можно попасть на крышу.

Мавна уставилась на неё с открытым ртом.

– Ты говорила с Царжей? И… на крышу? Тебе жить надоело?

Купава отмахнулась.