Через сердце

Да что волки! Были в ту пору и люди похуже волков. Бродили тогда в лесах бандитские шайки из кулачья. Никогда не забуду одну лунную морозную ночь! Обоз у меня был из пяти подвод, на каждой подводе по двое больных лежало. Выехали мы из тайги, вижу: идут по дороге шестеро, с обрезами в руках, — ясно, бандиты. Остановили нас.

— Кто такие? — кричат. — Старший, выходи!

Трепыхнулось у меня сердце. Куда податься? Мимо не проедешь и назад не повернешь — пуля везде догонит.

Выскочила я из саней и объясняю, что везу заразных больных в санитарный городок. Здоровенный бандит направил мне обрез в грудь, и начали они меня обыскивать. Ничего, конечно, не нашли.

Только позарились на овчинные шубы — ими были покрыты больные, — стали сбрасывать бандиты шубы на снег. Страшно мне стало: замерзнут больные. И тут меня точно осенило.

— Не трогайте, — говорю, — шубы, в них самая зараза сидит.

— Не беда! — отвечает главный из бандитов. — Выморозим твою заразу!

— Ничего, — говорю, — ты не выморозишь! Вот довезу до больницы — вся одежда в огонь пойдет. Хоть бы больных пожалели!..

Выругались бандиты и пошли прочь. Я не верила, что они оставят нас в покое, всю дорогу подхлестывала лошадей, до самого городка.

Вот какие приключения у меня бывали. Последним приключением было то, что свалилась я сама. Сколько ни береглась — подхватила заразу. Но выходили врачи, спасибо им.

Первый раз поехала я тогда на отдых, в санаторий меня послали: сердчишко у меня после сыпняка стало сбиваться. Хотела я потом съездить на родину… Но встретилась в санатории с одним хорошим человеком с Дальнего Востока. Стал он меня уговаривать поехать туда с ним на работу: люди там были очень нужны. Что скрывать: человек этот мне нравился, и, не будь у меня жениха, может быть, я пошла бы ему навстречу. Мы расстались… Но и я не поехала на родину, а оказалась там, где никогда не думала быть.

Как это случилось? А вот как.

Любовь моя к Васе-Васильку все это время на переписке держалась. Я уж тогда начала понимать, что одними письмами долго не проживешь. И верно, писали мы все реже. А тут вдруг случилось, что на два моих письма от Васи не пришло ответа. Я знала, что он демобилизовался и живет дома. Было странно, что не ответил он мне.

Недаром, видно, мать мне говаривала, что я гордянка — в отца будто бы пошла. И вот — третьего письма я писать не стала. Думаю, сказал он мне, что пойдет на край света со мной. Так почему я должна к нему ехать, а не он ко мне? Дай-ка испытаю я клятву моего жениха.

Как раз в это время вызвали меня в партийную организацию и сказали, что требуются медики на Дальний Восток. Что ж, я человек свободный, ничем не связанный. Недолго думая сказала: еду. И тут же собралась в далекий путь — в устье Амура, к стойбищам одного малого народа.

Так я и написала родителям: уезжаю, мол, на край света. И подружке Фене Задорновой о том написала. Надеялась, что передадут Васе. Вспомнит ли он свое обещание?..

Одиноко жила я на берегу залива — в избе, построенной на высоких пнях. Слушала шум волн, свист ветра да вой ездовых собак по ночам. Пахло вокруг солью да красной рыбой юколой, сохнущей на вешалах.

Сказать по правде, первое время я там сильно затосковала. Ведь я была совсем одна. До ближайшего фельдшерского пункта было километров двадцать, до врача — сорок.

Опять стал вспоминаться Вася-Василек, поняла я, что все еще его люблю. Иной раз ночи не спала, все думала: права ли я была, не слишком ли много от него требовала? И все ждала от него ответа, волновалась… Не раз выскакивала ночью на крыльцо, искала глазами огонечка в заливе, мерещился мне стук мотора… Думала, а вдруг приедет? Нет, не приехал мой Вася-Василек, забыл, видно, свою клятву. И не было мне ответа…

Хорошо, что было много работы: некогда было задумываться, с утра приходили больные.

Простой, хороший, доверчивый народ этот унаследовал от царских времен тяжелую болезнь. Зараза передавалась из поколения в поколение, это вело народ к вырождению. Надо было остановить болезнь, уберечь от нее молодое поколение.

Это была большая и трудная работа, и об этом здесь не место рассказывать. Достаточно сказать, что в моем селе тогда не знали мыла и не знали, что такое полотенце, даже слова такого у них не было.

Так что дела мне хватало.

Но действовали на меня письма из дома. Мать все жаловалась на нездоровье и звала меня приехать.

А однажды получаю такое письмо от мамы:

«…Я в окошко все доглядываю женишка твоего, — с кем идет в клуб и кого провожает. Смотри, доченька, как бы не перебежала тебе дорожку одна вертихвостка. Приезжай, а то упустишь свое…»

Конечно, мать есть мать, и не знаю, можем ли мы судить своих матерей. Но понимала я, что мама пишет так неспроста.

Бывало, выйду на пустой берег, сяду одна меж камней и все гляжу, как волны ходят в заливе. Даже отцовские слова приходили на память: «Не будет тебе, дочка, счастья в жизни!..»