Читаем Через три океана полностью

Те, кого я видел, были смертельно утомлены, так что было не до разговоров. Я решил воспользоваться наступившей относительной тишиной и приказал своему отряду прикрыть инструменты и прилечь отдохнуть. Не прошло минуты, как мой незаменимый помощник, старший фельдшер Уллас, свалившись тут же, близ операционного стола, в самой неудобной позе, уже храпел вовсю. Недалеко от него среди груды матросских тел, раскинувшихся в самых разнообразных позах, виднелась фигура батюшки, прикорнувшего в уголке. В одной из кают на голой палубе лежал раненный князь Путятин.

Нашел и я себе свободное и сухое местечко и знатно развалился на палубе, прикрывшись чем-то. Подушка поминутно выползала из-под головы, благодаря крену, который все увеличивался. Это наводило на грустные размышления: вспоминались броненосцы. Не хватало воздуху, душил кашель; грудь была точно обожжена (действие ядовитых газов). Кровь из носу не переставала идти.

Несколько времени спустя за мной явился Уллас. Раненому Нетесу было худо. Я прошел по тускло освещенным палубам. В кают-компании на узком кожаном диване, подставив стул, примостились сразу три офицера: Бертенсон, Терентьев и Дорн, тесно прижавшись друг к другу. Думаю, никогда они не забудут этого братского сна. На палубе прилечь было негде - гуляла вода. Какие-то сонные фигуры продолжали что-то делать в кают-компании; кажется, выкачивали воду.

В соседнем офицерском отделении лежали груды тел; часть их была завернута в брезент - это убитые, но тут же рядом примостились и живые и, положа к ним голову на грудь, храпели, поминутно вздрагивая и бормоча что-то во сне.

Среди них, у денежного сундука, возвышалась меланхолическая безмолвная фигура, видимо, заморенного до последней степени часового, опиравшегося на штык. Нетес лежал внизу в механической мастерской. Раненный в полость живота, он умирал от внутреннего кровотечения. Помочь ему было нельзя. Вернулся обратно. Улегся. В четырех часа пришел лейтенант Старк, сменившийся с вахты, продрогший, иззябший. Он молча устроился рядом на палубе, покрылся мокрым клеенчатым дождевиком - ничего другого не было. Оба мы ворочались с боку на бок, делая вид, что спим. Скоро снова явился Уллас: умирал раненный Вернер (сквозная рана черепа). Увы, я знал, что у меня есть еще три таких верных кандидата на тот свет, страдания которых я только и мог время от времени облегчать морфием.

Глава LXXII.

Переход до Манилы

15 мая. В течение всей ночи продолжалась деятельная заделка пробоин. С двух часов ночи "Олег" уменьшил ход до 12 узлов, с шести часов - до 10 узлов, все еще держа курс на SW 45° - 50°. Забрезжил рассвет. Не сомкнув глаз ни на минуту, я вышел наверх. Солнце еще не взошло. Стояла прекрасная погода. Волнение за ночь стихло. Горизонт совершенно очистился.

Кроме "Олега" и "Жемчуга", других судов - ни наших, ни неприятельских, не было видно. С "Олега" что-то деятельно передавали по семафору. На шканцах, выстроившись во фронт, команда пела утреннюю молитву "Христос Воскресе". Эти бледные, землистого цвета лица, бесстрастное выражение глаз, повязки, пропитанные запекшейся кровью, надолго останутся у меня в памяти. Кругом виднелись следы ужасного разрушения. Все было смято, разворочено; торчали исковерканные стальные листы, валялись обломки, зияли дыры пробоин (про которые можно было сказать, что они ничуть не напоминали наши гулльские). Деревянная палуба была точно изрыта, барказы обращены в щепы; всюду виднелись следы мелких осколков; коечные траверзы были сбиты, пропороты, но роль свою сыграли блестяще и спасли жизнь массе людей.

Мне некогда было заниматься рассматриванием повреждений; я спустился на центральный перевязочный пункт и, проходя через правый пункт, только покачал головой, глядя на его жалкий вид. Не уйди мы вовремя, ни одна душа не осталась бы в живых. Приказав санитарному отряду готовиться к перевязкам, я начал обход раненых. Их уже поили горячим чаем. Как оказалось, "Олег" спрашивал о потерях в личном составе, о характере повреждений, количестве оставшегося угля. Положение отряда было таково: на "Авроре" убито 10 человек (в том числе командир), раненых 89; из них шестеро смертельно, 18 тяжело (три офицера ранено тяжело, пять - легко). На "Олеге" было убитых 11, раненых 40; из них двое смертельно, восемь тяжело (два офицера легко ранено). На "Жемчуге" убито девять (в том числе один офицер), ранено 34; из них один офицер и два нижних чина смертельно, семь тяжело (два офицера ранены легко).

Относительно угля получились следующие сведения: на "Олеге" и на "Жемчуге" осталось его на переход в 1300 миль при экономическом ходе, на "Авроре" несколько больше, но при этом нужно было принять во внимание, что благодаря громадным пробоинам, зиявшим в трубах, расход угля чрезвычайно увеличился против нормы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Книга рассказывает о жизни и деятельности ее автора в космонавтике, о многих событиях, с которыми он, его товарищи и коллеги оказались связанными.В. С. Сыромятников — известный в мире конструктор механизмов и инженерных систем для космических аппаратов. Начал работать в КБ С. П. Королева, основоположника практической космонавтики, за полтора года до запуска первого спутника. Принимал активное участие во многих отечественных и международных проектах. Личный опыт и взаимодействие с главными героями описываемых событий, а также профессиональное знакомство с опубликованными и неопубликованными материалами дали ему возможность на документальной основе и в то же время нестандартно и эмоционально рассказать о развитии отечественной космонавтики и американской астронавтики с первых практических шагов до последнего времени.Часть 1 охватывает два первых десятилетия освоения космоса, от середины 50–х до 1975 года.Книга иллюстрирована фотографиями из коллекции автора и других частных коллекций.Для широких кругов читателей.

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары