Через три войны. Воспоминания командующего Южным и Закавказским фронтами. 1941—1945

Был ли в этом решении преднамеренный риск? Конечно, был. Ведь контрудары были уже подготовлены, для их осуществления сосредоточены определенные силы, а о замысле противника у нас были лишь ориентировочные данные, достоверность которых можно было подвергать сомнению. Отказываясь от одних, уже подготовленных мероприятий и намечая осуществление других, мы шли на известный риск срыва наших собственных замыслов. 3 Но нужно прямо сказать, что осуществление их в случае, если бы наши предположения о замыслах противника подтвердились, было связано с бо́льшим риском потери важных районов и нарушения всей системы нашей обороны. На этом примере и хотелось бы подчеркнуть, что сам по себе риск на войне должен опираться на возможно более глубокий анализ обстановки.

Идти на риск приходится и в случае объективных, не зависящих от воли военачальника обстоятельств. Например, при недостатке резервов в обороне приходится снимать силы с неатакованных участков, с тем чтобы укрепить наиболее угрожаемые. Есть ли в этом риск? Конечно есть, и весьма большой. Ведь противник может обнаружить это и изменить направление своего удара, нацеливая его туда, откуда мы взяли силы. В этом случае риск должен быть оправдан надежным расчетом, определяющим, для какого из участков наименее вероятна угроза со стороны противника, при учете соответствующих контрмер, если расчет не оправдается.

С немалым риском связаны и сосредоточения войск для наступательных действий. С одной стороны, наибольшее приближение района сосредоточения к противнику сулит наибольший успех, с другой – близость к противнику сопряжена с риском уничтожения сосредоточиваемой группировки. То же можно сказать и о плотности войск при сосредоточении, особенно в связи с применением новых средств борьбы. В этом случае трезвый расчет должен сочетаться с разумным риском.

Вернемся, однако, к вопросу об авантюризме. Можно ли провести резкую границу между разумным риском и риском огульным, неоправданным, т. е. авантюризмом?

Нам кажется, что можно. Наша советская военная доктрина поощряет храбрость, героизм, инициативу и даже дерзость, особенно в наступательных действиях, но все это должно быть оправдано обстановкой, а не совершаться очертя голову.

Здесь стоило бы назвать условия, когда необходимо идти на риск. Это, прежде всего, тогда, когда иного выхода нет, когда проявление излишней расчетливости чревато еще более опасными последствиями. (Это, так сказать, крайний случай.)

Или если проведение рискованного решения при удаче сулит такой успех, который приведет к изменению всей обстановки на большом участке фронта в нашу пользу, а неуспех не окажет на нее существенного влияния. Здесь мы приближаемся к принципиальному моменту в наших рассуждениях. Возьмем такой абстрактный пример. На определенном участке фронта армии мы наносим удар в связи с поступившими данными о том, что противник снимает оттуда войска. Удар наносится силами одной дивизии. Успех удара выводит нас на тылы всей противостоящей группировки. При этом будет в короткий срок решена задача армии в целом. При неуспехе армия рискует дивизией, которую она может заменить другими соединениями из резерва. Это разумный риск.

Продолжим наше рассуждение. Представим себе, что, как только обозначился первый успех дивизии, командарм бросил в едва обозначившийся прорыв еще две дивизии, а враг нанес мощный контрудар и все три дивизии оказались разбитыми. Это уже безрассудный риск, граничащий с авантюризмом.

Из этого напрашивается вывод, что риск оправдан тогда, когда наихудшие последствия при неудаче не влекут за собой катастрофы, оставляют возможность для того, чтобы выправить положение.

Авантюрой же в военном деле следует считать такой риск, при котором на карту ставится все, так сказать, «пан или пропал», короче, такой риск, когда рискующий представляет себе лишь результаты своих действий в случае успеха, закрывая глаза на последствия возможного неуспеха. Поэтому, когда принимается решение, связанное с риском, военачальник должен взвешивать и анализировать не только и, пожалуй даже, не столько выгоду, которую сулит ему удача, сколько ущерб в случае неудачи и, если такой ущерб имеет катастрофическое значение для всего замысла, то принимающий подобное решение впадает в авантюризм.

При принятии решения, связанного с риском, военачальник должен осмыслить всю глубину ответственности и полагаться лишь на имеющиеся в его распоряжении силы, а не надеяться на то, что высшее командование выручит, не даст поражению разрастись в катастрофу. Это безответственность, которая граничит с авантюризмом, поскольку такой военачальник строит свои расчеты на нереальной базе, на силах, которые, возможно, в соответствии с неизвестными ему планами предназначены или даже используются совершенно для иных целей.