Через три войны. Воспоминания командующего Южным и Закавказским фронтами. 1941—1945

Васька встал на подмостки, обвел всех глазами и как будто бы действительно прыгнул в котел. Все аж ахнули, а наш мудрец вылезает как будто бы из котла и потягивается. Вот, говорит, как хорошо с дороги попариться и освежиться. Все собравшиеся диву дались. Вильгельм поверил, что кипящая смола – целебное средство. Приказал своего сына большего раздеть, бросить в котел и, конечно, сварил его.

А Васька видит – дело плохо, бежать, но, конечно, за ним вся свита Вильгельма бросилась в погоню. За городом его стали догонять. К счастью, на лугах, где он бежал, лошадей табун пасся. Васька-то возьми забеги в табун и полез одной лошади в утробу. А в это время свита Вильгельма подскочила и видит эту картину. Подскакал и сам царь Вильгельм и спрашивает – где, где он, а свита совестится ответить, куда Васька полез. Вот так русский мужик опозорил германского царя. Это Вильгельма сильно разобидело. И вот началась война.

Зайнулин знал, что на этом заканчивался рассказ. Ему было приятно, что русский Васька-мудрец так здорово проучил немцев. Вот бы сейчас этого мудреца Ваську послать в Берлин, пусть бы он этого подлого Вильгельма ухлопал, чтобы война скорее кончилась. Да мы бы и без Васьки всю немецкую армию разбили, если бы Николай на народ опирался и слушал бы его. А то черт знает что в России творится.

Так заглушали мы, солдаты, свою ненависть к царским порядкам, так продолжали коротать свободное время, сидя в окопах. А затем снова нас сменяли уланы и шли мы на неделю в ближайший тыл, где стояли наши кони.

Суровая зима семнадцатого года подходила к концу. Среди солдат поговаривали, что весной наши союзники должны перейти в наступление. И что немцам будет конец. В это же время пошли слухи о том, что в Петербурге еще более усиливаются беспорядки. Убит Распутин.

Наш эскадрон, как и весь полк, только что сменился из окопов. По хуторам и фольваркам Латвии крестьяне готовились к весенним работам. Фуражиры старались подвезти и запасти больше фуража на период весенней распутицы. Весь конный транспорт был брошен на это дело. Чуть свет выезжали подводы за сеном и к утру, когда еще был мороз, все они уже возвращались в эскадрон.

За отправку подвод за фуражом отвечал не только фуражир, но и дежурный по эскадрону. Как-то я дежурил по эскадрону. Обычно дежурный находился в канцелярии эскадрона, где были телефон и посыльные.

Еще задолго до отправки подвод на станцию раздался резкий телефонный звонок. Звонили по полкам и предупреждали, чтобы телефонист никуда не отлучался. Это вызвало у телефониста Вернина подозрение, о чем он доложил мне, и мы оба начали прислушиваться к телефонным 1 разговорам. Кстати сказать, секретность в сообщениях по телефонным проводам почти не соблюдалась, шифром не пользовались. Благодаря этому мы, солдаты, на сто километров знали, что делается на фронте.

В два часа ночи мы услышали разговор штаба дивизии со штабом гусарского полка. Генерал Скоропадский, который командовал 5-й кавалерийской дивизией, срочно приказал вызвать к телефону лично командира полка. Это еще больше усилило мое любопытство. Мы прислушивались к разговору, который был коротким.

Гусарскому полку было приказано срочно выслать дежурную часть на станцию Низгал, куда из Петербурга прибывали, как выразился генерал Скоропадский, какие-то банды. Всех прибывших из Петербурга приказано было арестовать.

Услышав этот необыкновенный разговор, я еще больше заинтересовался. Хотелось знать, что происходит в Петербурге, почему отдаются такие распоряжения.

Сообщив об этом ехавшим за фуражом солдатам, я одновременно попросил их во что бы то ни стало достать свежую газету и выяснить, в чем дело – кто прибывает на станцию Низгал из Петербурга.

Фуражиры прибыли уже к вечеру. Вот что они рассказали нам. На поезде прибыла делегация. Все делегаты именовали себя социалистами, на станции был митинг. Выступали прибывшие делегаты: трудовики – как будто за крестьян, социалисты-революционеры высказывались за буржуазную республику, кадеты призывали солдат не бросать фронт. Говорили об отречении царя Николая от царствования и передаче престола брату Михаилу, а также о том, что Михаил не дал согласия. Говорили об образовании Временного правительства во главе с князем Львовым. В подтверждение они привезли экстренный выпуск газеты об отречении Николая от престола. Газету они еле достали за три рубля, и то с дракой.

Я, Исаев и еще несколько солдат пошли в лесок, где, укрывшись от посторонних взоров, прочли все содержание газеты. Во-первых, мы узнали, что выступили все рабочие питерских заводов с лозунгами за хлеб и «Долой войну».

В газете ни слова не было сказано о революции, но мы, солдаты, пришли к этому выводу сами. Все же после долгого обсуждения мы решили пойти с газеткой к уважаемому солдатами командиру эскадрона ротмистру Козлову и попросить его разъяснения, что означает отречение царя.