Через века и страны. Б.И. Николаевский. Судьба меньшевика, историка, советолога, главного свидетеля эпохальных изменений в жизни России первой полови

Эта история не получила отражения в опубликованных официальных сообщениях. Англо-американские власти стремились избежать публичных дискуссий по этому поводу, ибо они пошли на выдачу не только военных преступников, но и тысяч невинных людей. Очень скоро стало известно, что сразу же по прибытии на территории, контролируемые СССР, репатриируемые помещались в лагеря под усиленную охрану НКВД (после войны МВД), что немалая их часть расстреливалась, а основная масса отправлялась в концлагеря. Тем не менее принудительная отправка советских граждан в СССР, начатая в 1944 г. и получившая на Ялтинской конференции негласную санкцию Черчилля и Рузвельта, завершилась только в 1946–1947 гг. в связи с началом холодной войны (формально секретное соглашение сохраняло силу до марта 1947 г., но насильственная отправка была прекращена несколькими месяцами ранее). Как писали авторы, «дружба, которая в конечном счете так и не сохранилась, оплачивалась кровью тысяч русских»[784].

Книга завершалась содержательной главой, рассматривавшей историографию вопроса – скудную литературу о принудительном труде в СССР. В основном речь шла о воспоминаниях, причем отмечались как положительные стороны публикаций, например фактологическая ценность книг, журнальных и газетных статей, так и их пробелы. Иллюстративный материал включал бланки администрации «исправительно-трудовых лагерей» с подписями их начальников и чиновников, фотокопию инструкции НКВД СССР 1941 г. касательно депортации «нежелательных элементов» из Литвы, аннексированной Советским Союзом, со всеми подробностями, касающимися «порядка разделения семьи выселяемого от главы» семьи, что означало, как правило, отправку главы семьи в концлагерь, а членов семьи, включая малолетних детей, в непригодные для обитания места Крайнего Севера или Восточной Сибири. К последнему документу было дано примечание, что он, как и ряд других документов, в микрофильме передан в Публичную библиотеку Нью-Йорка, где с ним могут ознакомиться все желающие[785].

Пожалуй, наиболее серьезным недочетом книги стало употребление термина «ежовщина» применительно к периоду второй половины 30-х годов, который сегодня мы называем «большим террором». На самом деле «ежовщина» – это фальшивый термин, изобретенный, по-видимому, самим Сталиным, который пытался таким образом свалить собственные преступления 1936–1938 гг. – массовые аресты многих тысяч номенклатурных государственных, партийных и военных работников, издевательства над ними на следствии, в тюрьмах и концлагерях – на наркома НКВД Ежова, послушно исполнявшего волю хозяина. Рассматривая «большую чистку» с точки зрения наполнения лагерей принудительного труда дешевой рабочей силой, авторы явно недооценивают стремление Сталина создать в стране обстановку тотального страха и всеобщего послушания. Иными словами, «большой террор» завершал создание в СССР тоталитарно-репрессивной системы.

Стремясь к максимальной объективности, Николаевский подчас оказывался излишне снисходительными к некоторым своим старым знакомым персонажам. В наибольшей степени это проявилось в оценке поведения Горького. Комментируя поездку Горького на строительство Беломоро-Балтийского канала, Далин и Николаевский писали, что Горький «представлял собой странную смесь большого литературного таланта и детской наивности. Почти до самой смерти он стремился верить, что открыто признанный советский террористический режим находился в процессе создания общности человеческого братства»[786]. Николаевский очевидным образом стремился сохранить добрую память о Горьком, о своих встречах с ним, не мог отрешиться от своих ранних впечатлений, не хотел признать того очевидного факта, что, оказавшись в плену Сталина после возвращения на родину, писатель всячески стремился заслужить поощрение диктатора[787]. Писатель, превратившийся в закоренелого сталиниста, не просто одобрял все более усиливавшийся кровавый террор, он порой выступал в качестве литературного доносчика, например опубликовав в 1934 г. статью «О хулиганах» (статья обратила внимание НКВД на писателей Павла Васильева, Бориса Корнилова и Ярослава Смелякова, в результате чего Васильев и Корнилов были расстреляны, а Смеляков оказался в лагере).