Черная акула

– Надежно, – ответил Саликов. – Никто концов не найдет.

– Ну и хорошо, – улыбнулся Петр Иванович. – Смотри, это на твоей совести.

– Знаю.

– Вот и отлично. Кстати, о технике, – напомнил Щукин. – Камовские «вертушки», о которых ты говорил. «Акулы»‹»Черная акула» – название боевого вертолета «КА-50» конструкторского бюро Камова. Не имеет аналогов в мире, так как полностью управляется одним человеком.›, три штуки. Те, что приятелю в часть, – усмехнулся он. – Ушли твои «вертушки». Уже недели две как.

– Я знаю, – кивнул Саликов. – Справлялся.

– Видишь, Леша, что я ради тебя делаю, на что иду? В частях денег не хватает, а я твоему знакомцу вертолеты проплачиваю. Знаешь, каких трудов мне стоило главного уговорить? Это тебе не какие-то там вшивые танчики-самолетики. Тут штучный товар. Ну да ладно, чего для хорошего человека не сделаешь! Запомни это, Леша.

– Уже запомнил, Петр Иванович, – серьезно ответил тот. – Только если бы не мой «знакомец», то и двух «МиГов» у нас сейчас не было бы. И потом… – Саликов усмехнулся. – За «вертушки» вы платили из государственного кармана, а денежки за самолеты положите в свой.

– Ну ладно, хватит о делах. Пойдем, – кивнул Щукин. – А то там должны Пугачеву показывать. Любишь Пугачеву-то? Саликов пожал плечами.

– А я, знаешь ли, уважаю. Пошли еще по рюмочке пропустим. Порадуем твоего Володю своим обществом.

Глава 4

Максиму Леонидовичу Латко, помощнику военного прокурора округа, исполнилось сорок два за неделю до Нового года. Для своих лет он выглядел вполне прилично: достаточно высок, крепок, по-военному осанист. Правда, за последний год что-то пошел вширь. Над брючным ремнем однажды утром вдруг обнаружился округлый, плотненький, как узбекская дынька, животик – следствие злоупотребления персональным автотранспортом. Заметив пузцо, Максим решил бегать по утрам, но через месяц с удивлением констатировал, что «трудовая мозоль» ничуть не уменьшилась и даже вроде бы, наоборот, пошла в рост. Для него это явилось откровением, кроссовки были заброшены в дальний угол, а утренние пробежки канули в Лету, пустив редкие круги. К сорока волосы на затылке Максима начали редеть, а к сорока двум от них осталось только воспоминание и вполне отчетливая лысина размером с кофейное блюдце, абсолютно не гармонирующая с длинным хрящеватым носом, острыми зелеными глазами, тонкими губами и упрямо-волевым тяжелым подбородком. О трупе солдата, найденном дорожниками на окраине Новошахтинска, Максим узнал первого января в одиннадцать часов утра. Он как раз сел за стол, чтобы съесть порцию холодного салата «оливье», оставшегося от вчерашнего праздничного стола. В эту-то секунду и зазвонил телефон. Первым предположением было, что кто-то из старых друзей решил поздравить его с наступившим уже Новым годом.

– Максим! – закричала из комнаты жена Ира. – Максим, возьми трубку! Максим Леонидович, которого в военной прокуратуре за глаза называли не иначе как Удав, шумно отодвинул табуретку, поднялся и зашлепал тапочками по коридору. Ближайший телефон висел на стене у входной двери.

– Ирк, это ж тебя! – крикнул он на ходу.

– Если меня, тогда и подойду, – отреагировала жена и засмеялась.

– Веревки из меня вьет, – вздохнул Максим. Он вытащил трубку из держателя и хрипло выдохнул в нее: – Алло! – Отвернулся, кашлянул и добавил, на сей раз звучнее и громче: – Слушаю вас.

– Максим Леонидович? – послышался в трубке голос Хлопцева, главного военного прокурора округа, солидный такой, раскатистый баритончик, важный, насыщенный чувством собственной значимости. – С наступившим тебя.

– Спасибо, Федор Павлович. Вас также. Хлопцев помолчал секунду, словно раздумывая, переходить к делу сразу или все-таки чуток обождать приличия ради. Максим поморщился. Он знал такие паузы. Если предстояло сообщить какую-нибудь неприятную новость в праздник, когда люди заведомо заняты, собираются куда-нибудь уезжать или садиться за стол, а их надо тащить по морозу к черту на рога, – ради дела, понятно, не для баловства, – Федор Павлович Хлопцев всегда выдерживал такую вот паузу, мялся.

– Как отпраздновали? – наконец разродился следующим вопросом Хлопцев.

– Спасибо, Федор Павлович, хорошо.

– Наверное, поздно легли? – с непередаваемо фальшивым сожалением осведомился Хлопцев. «Господи, а если даже я лег под утро? Что это изменит? – подумал Максим. – Неужели он вздохнет и скажет: «Ну, тогда, Максим Леонидович, ложись отсыпайся»? Что за глупости, в самом деле? Надо бы как-нибудь оборвать эту экзекуцию». Впрочем, ответил он бодро и весело:

– Да нет, Федор Павлович, легли, согласно уставу, в десять вечера. В шесть встали. Уборку казармы произвели. Хлопцев засмеялся.