Чёрная бабочка, летящая во тьму

– Пока ты не нарушаешь наш покой, я готова жить, как два незнакомца. Я всего лишь хочу мира в своем доме. Тебе не надоело заставлять мою дочь плакать?

Мать, говорящая только об одной дочери. Отношения отца с какой-то женщиной…

Медленно вытащила ключ из замочной скважины, руки упали вдоль тела, и я некоторое время продолжала просто смотреть на закрытую дверь.

Меня оставили за этой дверью.

Сглотнула отвратительное чувство, вызванное этой истиной, застрявшей у меня в горле. Часть меня осознала, что на этот раз я действительно потерпела неудачу, а другая – ударила по сердцу кувалдой этой великой несправедливости.

«Не расстраивайся, – тихо сказала другая Мерве. Ее голос звучал сердито. – Нам с тобой достаточно друг друга. Нам никто не нужен».

Повернувшись спиной к двери, за которой я и осталась, почувствовала себя единственным выжившим ветераном войны, который не смог стать мучеником или героем; меня ранили, но я не умерла. Эта рана со мной на всю жизнь. Если бы умерла, то, по крайней мере, мое израненное тело разложилось бы в земле, а душа очистилась бы и исчезла. Поняв, что мне больше не следует думать о смерти, заперла эту темную мысль в дальней комнате своего разума. Начиная думать о чем-то, я полностью сосредотачивалась на этой вещи. Самоубийство считала слабостью.

Пошла по улице, освещенной последними лучами заходящего солнца. Слова Карана не покидали мыслей. У меня не было мечты, за которой я могла бы гнаться. Эта истина стала для меня звонкой пощечиной. Чтобы окончательно уйти из родного дома, нужно было устроиться на работу. Телефон в кармане вибрировал, но я продолжала идти, не обращая внимания. Когда наконец нашла тротуар, где можно было сесть, быстро огляделась. Убедившись, что достаточно далеко отошла от дома, присела на бордюр, достала из кармана телефон и разблокировала его. На экране появилось уведомление о сообщении в незнакомом мне приложении.

Я нахмурилась, глядя на белые буквы внутри красного шарика. Бушра скачала это приложение на мой телефон, с его помощью можно было общаться с анонимными людьми, но я никогда им не пользовалась и до сих пор не отвечала никому, кто мне писал. Почему вообще не удалила это приложение? Я разрывалась между тем, писать ответ или нет, но пальцы сами задвигались по сенсорному экрану.

Я некоторое время смотрела на экран телефона, затем, заблокировав его, подняла голову и взглянула на небо. Хотя часть меня говорила, что мной только что манипулировали, другая часть хотела верить в существование странной девушки. Я не знала, как долго я была там.

Посидев еще немного, все-таки пошла домой. Внезапно почувствовала мягкие капли дождя, которые внезапно начали падать на мою кожу. А погода с утра была такой хорошей. Вот таким был Фетхие. Днем было лето, а ночью зима. Хоть я и любила дождь, ускорилась. Приближались месячные, и в эти дни я страдала от боли во много раз сильнее, чем большинство женщин. Если бы простудилась, боль усилилась бы вдвое, и в течение всей недели мне было бы так плохо, будто у меня сломана бедренная кость.

Мы, женщины, являлись переносчиками боли.

Подойдя к дому, глубоко вздохнула. Вставив ключ и открыв дверь, вошла и осмотрелась. В коридоре, ведущем в гостиную, было темно. Сняла ботинки и оставила их в комоде для обуви рядом с вешалкой для одежды. Волосы были немного мокрыми и растрепанными. Я собиралась открыть дверь своей комнаты, когда услышала голос отца.

– Где ты была? – строго спросил он.

Оглянулась через плечо и увидела, что он только что вышел из ванной. Волосы у отца были мокрыми, до меня доходил запах мыла, исходивший от его кожи. Я старалась сохранять спокойствие. Слова матери повторялись в голове. Я нахмурилась. Отец изменял ей.

– Я выходила подышать свежим воздухом.

– Я спросил, где ты была? – снова сказал он, не отрывая от меня своих карих глаз. Они выглядели такими холодными, что я не могла смотреть в них дольше нескольких секунд.

– Можешь просто продолжить игнорировать меня? – ответила вопросом на его вопрос и, когда снова посмотрела на отца краем глаза, увидела, что его брови нахмурились, губы образовали прямую линию, а челюсть сжалась.

– Чем больше я пытаюсь игнорировать тебя, тем больше ты лезешь мне в глаза, как мусор, – жестко ответил он.

Открытая рана, которая никогда не покрывалась струпьями и не заживала, слегка заболела. Горькая соль его слов разъедала ее.

– Тогда умойся, – прошептала я.

Сквозь зубы отец издал звук, похожий на рычание. Но я не стала отвечать, знала, что никогда не позволю ему ударить себя. Глухо рассмеялась.

– Извините, что беспокою вас, – произнесла, положив руку на дверную ручку. – Поверьте, я не знаю, возможно ли стать еще незаметней в этом доме, чем сейчас.

– Упрямая тварь.

Когда я собиралась открыть дверь, он схватил мое запястье и повернул к себе, резко и совсем не мягко. Запястье болело, я нахмурилась и перевела на отца ледяной взгляд. Его же глаза буквально пылали, будто изливая на меня ту гнойную ненависть, которая кипела внутри.