Черная башня

Когда Козимо, спешно накинув халат, сбежал вниз, за Контессиной уже закрылись ворота. Не бежать же за уехавшей женой в халате? Козимо немного постоял и вернулся обратно в спальню — досыпать. Все женщины капризны, даже самые умные. Прав был Никколи, когда говорил, что жениться не стоит вообще.

На что она обиделась — что не догадался о ее тайных проделках? Или что оставил во Флоренции? Могла бы хоть намеком дать понять, что оставаться боится.

Козимо не чувствовал себя виноватым. Он попросил прощения, но Контессина осталась безучастна.

В конце концов Козимо мысленно махнул рукой: вернется, куда она денется! Есть другие более важные дела.

А Контессина была уже далеко. Она взяла с собой одну верную Санчу и совсем немного вещей.

Возница оглянулся:

— Куда ехать, госпожа? В Кафаджолло?

— Нет, в Кареджо, Пико.

— Но там… — не сдержалась Санча.

— Я помню, что там Мадаллена.

Без Контессины в доме пусто. Даже если Джованни и Пьеро галдят, в чем-то соревнуясь, все равно пусто.

Козимо долго не выдержал, тем более сыновья интересовались, когда мама вернется, а отвечать нечего. Он понимал, куда поехала Контессина — на одну из вилл. Сказали, что в Кареджо, но там Мадаллена, потому он начал с Кафаджолло. Но ни там, ни в Треббио, ни даже в Кареджо Контессины не было. Слуги либо разводили руками, мол, не приезжала, либо отвечали, что уехала.

Обнаружив, что в Кареджо нет не только Контессины, но и Мадаллены с сыном, Козимо ужаснулся: что, если это происки Альбицци?!

Он возвращался домой, полный самых мрачных предчувствий, но стоило войти в дверь, как услышал… детский визг и смех! Козимо метнулся к внутреннему дворику и замер от увиденной картины.

Вокруг Давида с Голиафом за Джованни с визгом бегал… Карло. За ними снисходительно наблюдал старший брат Пьеро, а в стороне в большом кресле, укутанная до подбородка, сидела Мадаллена, и рядом стояла Контессина.

Увидев застывшего изваянием отца, мальчишки тоже встали. Контессина подошла к мужу и, спокойно глядя в глаза, тоном, не терпящим возражений, сообщила:

— Твоему сыну пора чему-то учиться. Негоже жить среди слуг в деревне. И Мадаллене здесь будет удобней.

Он стоял, не зная, что ответить. Снова сказать, что недостоин жены? Но Контессина уже это слышала. Потому Козимо не стал говорить ничего, он просто крепко поцеловал свою такую строптивую и умную супругу.

На такой поцелуй первым отреагировал Джованни. Он остановился рядом с родителями и восхищенно произнес:

— Вот это да!

Рядом блестел темными глазенками Карло.

В те времена бастарды воспитывались вместе с законными детьми, хотя и не были им равны. Их одевали, обували, кормили, как и родных детей, давали образование, девушек выдавали замуж, выделяя приданое, а юношей обычно определяли на церковную стезю. Карло не исключение, он стал монахом и даже настоятелем монастыря, сделав очень приличную карьеру.

Его мать Мадаллена долго не прожила, выпитый яд давал о себе знать, но до последнего вздоха она жила в семье Медичи в их доме, за ней ухаживали и не считали обузой.

Почему Контессина так поступила? Просто увидела в Кареджо беспомощную Мадаллену и малыша Карло, до которого никому не было дела, и поняла справедливость поговорки, что лежачего не бьют. Добивать поверженную соперницу было низко, а ребенок и вовсе ни в чем не виноват.

Глава VII

Время — удивительная субстанция. Чем дольше человек живет, тем оно пролетает быстрее. Это в детстве каждый день длинный-длинный, а ближе к старости и годы мелькают, словно часы.

И Козимо, и Контессине еще многое предстояло пережить, но главное событие в их жизни уже случилось.

После возвращения Медичи из ссылки началась их эпоха в истории Флоренции и всей Европы.

Год выдался ужасным. Медичи могли радоваться своему триумфальному возвращению во Флоренцию, но триумф основательно подпортила природа. Теперь дурная погода не была редкостью, год за годом то морозы, то ливни с градом, то сушь, из-за которой выгорало все, что успело вырасти.

Зима 1434–1435 годов, как и предыдущая, была морозной, многоснежной, по ту сторону Альп замерзали озера и реки, гибли люди. Потом была весна с сумасшедшим половодьем и заморозками в мае и июне. А потом бесконечные дожди летом, из-за чего вымок хлеб, голодные люди собирали жалкие колоски, выковыривая их из грязи.

Флоренцию беда тоже не обошла стороной. Козимо распорядился завезти побольше ржи и просто раздавать людям муку и хлеб.

Но это оказалось не все…

— Мессир Медичи…

— Что, Луиджи?

— Беда.

Козимо оторвался от бумаг, быстро закрыл в ларец все, что могло представлять какую-то ценность, и только тогда поинтересовался:

— Что случилось?

— Какая-то новая эпидемия.

Больными оказались горожане средней руки и бедняки. Их тела покрылись страшными нарывами, руки и ноги дергались, глаза становились безумными, а животы раздулись, как шары. Это не Черная смерть. Тогда что же?

— Антониев огонь, — мрачно произнес лекарь.