– Возможно, потому, что обычно вы одеты куда приличнее меня, – продолжала Элизабет. – Но вместе мы действительно составляем отменное трио, не так ли? – Она картинно развернулась, подхватив под руки нас с Ирен.
Неужели эта развязная девица – я?! Наша группа в зеркале напоминала трех мушкетеров из «Мулен Руж»: украшенные перьями, рюшами и лентами, готовые к любым приключениям. В то же время наш весьма фривольный вид мучительно напомнил мне о «развеселой жизни» Энни Чапман и драгоценном отрезе бархата Лиз Страйд, который она оставила подруге на хранение. На вечное хранение.
Возможно, эта подруга теперь щеголяет в нем у какой-нибудь стены в Уайтчепеле, следуя за мужчинами, как овца на заклание, в надежде на горстку монет, чтобы оплатить ночлег…
Я оторвала взгляд от наших видоизмененных отражений в зеркале. Это лишь игра в переодевания. Остальное же более чем реально.
– Нелл! Ты в порядке? – Ирен встряхнула мою руку.
– Конечно. Но весь допрос придется проводить тебе.
– Mais oui, mademoiselle[96]
. Вы мне нужны только для антуража. Вместе мы представляем целый дом с сомнительной репутацией, и благодаря этому нас примут всерьез.Тем не менее примадонна провела нас по черной лестнице гостиницы. Мы беспрепятственно миновали горничную и лакея. Они отвернулись, но ничего не сказали и не стали поднимать тревогу. Я поняла, что они привыкли видеть падших женщин, шныряющих вверх-вниз по черной лестнице, и, возможно, останавливающиеся здесь джентльмены хорошо платят слугам, чтобы те держали язык за зубами.
Мир, в который я вошла (а точнее, проковыляла в атласных бальных туфлях Ирен, которые нещадно мне жали), действительно был другим.
Хотя солнце еще не озарило вечерние улицы своим розовым светом, мы были слишком нарядно одеты для этого часа, и многие прохожие смотрели на нас, изумленно подняв брови. Слишком многие кажущиеся джентльменами мужчины касались своих шляп.
– Не тушуйтесь! – прошипела нам Ирен, словно режиссер на сцене. – Помните: даже наши собственные матери не смогли бы нас узнать.
– Я вообще не знала своей мамы, – добавила я.
– Как и я, – согласилась Ирен.
Пинк молчала. Когда я взглянула на нее, она пожала плечами:
– Как вы помните, моя мать дважды становилась вдовой, а потом вынуждена была развестись со своим жестоким третьим мужем. Поскольку я была старшей дочерью, мне пришлось зарабатывать на всю семью.
– Неужели юную девочку насильно толкнули на панель?!
– Нет. Сначала я занималась канцелярской работой, но жалованья было недостаточно. – Тут Пинк отвела взгляд, словно показывая, что больше не хочет говорить на эту тему.
Ирен поймала кэб, вульгарно взмахнув рукой в яркой перчатке. Через несколько минут мы втроем втиснулись на сиденье, предназначенное для двоих, и направились к мебельщику.
– Интересно, что у него за контора? – задумалась я вслух.
– Респектабельная, я полагаю, – сказала Ирен. – Судя по изяществу заказанного для Берти кресла, которое мы видели. Как и все ремесленники, ценящие королевское покровительство, работники будут осторожны и наверняка не станут распространяться о предназначении заказанного королевской особой предмета мебели.
После того как мы вышли из экипажа, Ирен заплатила за проезд. Видавший всякие виды извозчик хлестнул лошадь, даже не оглянувшись на нас.
На пыльной позолоченной вывеске над дверью значилось: «Братья Дюран».
Но мы не увидели ни витрины, ни даже звонка, чтобы оповестить хозяев о нашем визите.
– Без сомнений, братья Дюран ходят к клиентам, а не клиенты к ним, – рассудила Ирен. – А раз уж мы заказчики, чуждые условностям, будем вести себя нагло.
Ее обтянутая перчаткой рука нерешительно замерла над дверной ручкой, потом обхватила ее и повернула.
Дверь беззвучно открылась, и мы вошли, окунувшись во второй по привлекательности запах во всем христианском мире. Первый – это дух свежеиспеченного хлеба: должна признать, что в Париже пекут самый изысканный и ароматный вид этого немудрящего продукта. А второй запах – это не туалетная вода, прославившая какой-нибудь город, но божественный аромат свежеструганного дерева, по крайней мере для меня.
Возможно, притягательность этих двух запахов заключается в том, что их можно одинаково часто встретить на кухнях и в служебных помещениях как самых скромных хижин, так и роскошных замков или великолепных дворцов.
Вдыхая их, каждый вспоминает о доме.
Как ни странно, в тот момент я впервые почувствовала себя настоящей парижанкой, а не беженкой или гостьей.
Нам навстречу поспешно выбежал меланхоличный низенький мужчина в (ох!) кожаном фартуке.
Ирен перевела нам с Элизабет журчащий поток его слов: здесь мастерская, а не магазин.
Примадонна ответила ему собственным потоком, который этот маленький человечек слушал, моргая и по очереди оглядывая нас. В итоге, краснея и кланяясь, он исчез в большой комнате.