– Но ведь ты сказала, что хочешь купить новые ткани, – возразила я, вспоминая, как подруга молниеносно провела нас вдоль переполненных людьми палаток. Она двигалась через беспорядочный лабиринт рынка с непредсказуемой скоростью вихря, взметая отрезы ткани, и уходила, ничего не выбрав. В итоге мы выскочили с рынка, как беженцы с иностранного базара, с пустыми руками и запыхавшись, и повернули в совершенно другом направлении, так что пришлось возвращаться в гостиницу долгим кружным путем.
Ну конечно!
– Я хотела посмотреть на нашего преследователя, – объясняла Ирен Элизабет, – и оторваться от него.
– От него? – спросила Элизабет, еще сильнее встревожившись. – Возможно, Шерлок Холмс…
– Зачем ему теперь за нами следить? Ведь он схватил Джека-потрошителя, верно? Уверена, он забыл о нас, как только сел в экипаж к ле Виллару, чтобы переправить Джеймса Келли в сыскное управление.
– Не думаю, что он забыл о вас, – добавила Элизабет лукаво.
Эта фраза вывела Ирен из задумчивости.
– Ерунда! Глупо лелеять девичьи мечты о мужчине, сделанном из математики и пробирок. Ему нравится мой ум, который не спешит преклониться перед его умом, вот и все!
– Но когда ужасный Келли впал в бешенство от нашего присутствия, – вежливо упорствовала Элизабет, – мистер Шерлок Холмс тоже заметно нервничал. Вы должны признать, Ирен, что в силу характера моего ремесла я владею особыми знаниями о мужчинах различного склада.
– Мисс Пинк! – воскликнула я, забыв о своей решимости искоренить это неподобающее имя. – Здесь неприемлемо хвастать мудростью, полученной за счет тяжелых нравственных пороков.
Девушка перевела на меня огромные карие глаза:
– Вы тоже заставили его понервничать, Нелл.
– Я так не поступаю! – процедила я сквозь зубы, чувствуя, что виски начинает сжимать обручем головная боль, будто одна из гибких домашних змей Сары Бернар.
– Ой. Я не хотела… проговориться, Нелл.
Я закрыла глаза. Головная боль превратилась в боа-констриктора с лицом Божественной Сары.
– Я единственная, – продолжила Элизабет, – кого он фактически не принимает всерьез. Однако я предпочитаю рассматривать это как знак отличия, а не пренебрежения. А также как ошибку. Итак, Ирен, я поверхностно ознакомилась с Крафт-Эбингом, если со столь серьезным материалом можно ознакомиться поверхностно. Вы правы. Если расслабиться и позволить иностранному языку свободно проникать в разум, можно понять больше, чем кажется поначалу. Учитывая реакцию Джеймса Келли на нас, мне кажется интересным описание болезни пациента под номером десять.
Ирен взяла раскрытую книгу из рук Элизабет и положила на стол, под яркий свет масляной лампы. Солнечные лучи не проникали сквозь тяжелые темные портьеры нашего номера.
– Некий неназванный ученик живописца, тридцати лет, – отметила она вслух. – Тоже ремесленник нижнего ранга и практически того же возраста, что и Келли, – подчеркнула она. – Нет сведений о родословной. – Примадонна подняла глаза и кивнула Элизабет. – Он ненавидел женщин.
– Не понимаю, – вставила я, – как мужчина может ненавидеть женщин? Мы прекрасный пол. Мы их сестры, жены, матери, дочери.
Вместо того чтобы ответить мне, Ирен опустила взгляд обратно в книгу и процитировала:
– «Он ненавидел женщин, особенно беременных женщин, ответственных за страдания в мире».
– Но это смешно! Моя мама умерла, прежде чем я достигла достаточного возраста, чтобы помнить ее, но наверняка каждый сын благоговеет перед собственной матерью.
Я услышала горький смешок. Ну ясное дело, Элизабет.
– Вы наверняка единственный ребенок в семье, Нелл, из-за безвременной смерти вашей матери. А я – далеко нет, и могу заверить вас, судя по поступкам моих братьев, что настает время, когда юные мальчики сильно злятся на своих матерей, особенно если те удерживают их своими родительскими узами от проказ и неприятностей.
– Ваша правда, – пришлось признать мне. – Некоторые мои подопечные мальчики время от времени бывали невероятно упрямыми.
Ирен прервала наше обсуждение, постучав указательным пальцем по раскрытой странице
– «Будучи ребенком, этот пациент наносил порезы на собственные половые органы. В тринадцать лет он был арестован за попытку кастрировать мальчика, которого завлек в лес. Он ненавидел Бога и матерей за то, что те приносили детей в этот мир, полный страданий и бедности. Сам он по этой причине не мог иметь отношений с женщинами: физический акт не приносил ему никакого естественного удовлетворения».
Перечисление симптомов заставило меня замолчать, утихли даже мысли. Мне было неприятно думать о подобных вещах. Хотя жизнь в деревне дала мне некоторые поверхностные знания о взаимодействии мужских и женских особей более примитивных видов, я никогда раньше не соотносила сведения из этой области с людьми.