Черная Ганьча. Вьюга

— Капитан дело говорит, и сарказм ваш неуместен. — Он прошел мимо полковника, к Голову. — Надеюсь, ваши километры можно пощупать?

— Хоть сегодня.

— Отлично! — Генерал пальцем пригладил щеточку усов, с необыкновенной для его возраста легкостью скорым шагом возвратился к столу, взял свою папку с бумагами, фуражку. — Не будем откладывать.

Настоящая машинная дорога, оборудованная мостами и ответвлениями, чтобы разминуться двум встречным машинам, взлетала на бугры и спускалась в лощины — чин по чину, не подкопаешься.

Голов давал пояснения, иллюстрируя их цифровыми выкладками, справочными данными, с таким знанием дела, словно всю жизнь занимался дорожным строительством. Генерал и командиры частей слушали, записывали, уточняли некоторые данные. Один лишь полковник не достал блокнота, даже когда генерал Михеев будто невзначай поинтересовался, не заболел ли он. Прощаясь, Михеев с благодарностью пожал Голову руку:

— Большое дело подняли. Продолжайте…

Гнилая тропа оборвалась у широкой просеки. Взору Голова открылась контрольная полоса, залитая в низинках водой и вспаханная ручьями. Параллельно ей широко и ровно протянулась «дозорка», его, Голова, детище, стоившее многих бессонных ночей, треволнений и таких забот, которые не приходилось испытывать самому изворотливому хозяйственнику. Один он знал, как нелегко было строить дорогу знаменитым «хозспособом», ловчить, выпрашивать тракторы и бульдозеры, добывать бетонные трубы, цемент, перетаскивать через овраги громоздкие скреперы, каждый из которых он, ручаясь головой, обязывался возвратить в целости и сохранности…

Ревностным взглядом Голов окинул дорогу. Ливень лишь подсвежил ее. Подполковник остановился на мостике через неглубокий овраг и, наблюдая, как под ним с веселым журчаньем бежит рыжая дождевая вода, испытывал ни с чем не сравнимое удовлетворение.

Хорошо вот так бездумно стоять после ливня одному в тиши пограничья, стоять и глядеть на бегущую воду, ощущать на спине солнечное тепло. Голов знал, что он не один — с вышки за ним наблюдает часовой. И, наверное, давно сообщил на заставу.

Подполковник надел еще не просохший китель, поправил фуражку — надо шагать дальше.

7

Кряхтя под грузом пятипудового мешка сахара, старшина Холод осторожно поднялся на приступку, передохнул, потом, напрягшись, скинул мешок ушками вперед на стеллаж, рядом с другими. Каких-нибудь полтора часа тому назад на продовольственном складе в беспорядке лежали мешки с крупой и сахаром, ржаной и пшеничной мукой, стол был завален всякими пакетами, кульками, а на самом краешке, ближе к свету, падавшему в склад из открытых дверей, лежали счеты.

Сойдя с приступки и чувствуя во всем теле усталость, Холод удовлетворенным взглядом окинул помещение склада — кругом был порядок, какой он, старшина пограничной заставы, любил во всем и старался поддерживать постоянно. Вот и сегодня один, без чужой помощи, такую гору перелопатил! И это — после бессонной ночи, после тревоги. Осталось кое-что на счетах проверить — и можно отправлять продовольственный отчет.

Холод выглянул на улицу. Небо, чистое, без единой тучки — вроде гроза прошла стороной, а тут и не брызнуло, — сияло голубизной. Заходящее солнце все еще горело во весь накал, никак не хотело угомониться. Наверное, от усталости Холоду день казался безмерно длинным. С тех пор как капитан Суров отправился в лесничество, бог ведает, сколько времени уползло, сколько дел переделано, а стрелки часов еле-еле, как неживые, передвигаются по кругу.

Правда, не особенно давали работать — то и дело дежурный звал к телефону, вроде у старшины только и дел туда-сюда бегать. Кому забота, что продовольственный отчет не составлен, что ждет недостроенное овощехранилище и опять же не в порядке стрельбище — что-то заедает в системе бегущих мишеней. Черт им рад, бегущим!.. Придумали на свою голову. То ли дело лет пятнадцать назад — никаких тебе рельсиков-тросиков, все просто и ясно: «показать», «убрать». Нынче придумали, с техникой чтобы. А она заедает, техника. Хорошо, ежели болтун этот, Шерстнев, в самом деле наладит.

Шерстнев. Штукарь. А руки золотые. Если б не язык да строптивый характер, старшина, может рад был бы, что Лизка тянется к нему, вертопраху.

— Ты, — говорит, — папочка, консерватор.

Это же надо, гадский бог, подхватила у Шерстнева словечко!..

Хорошо ей словечками бросаться — ни заботы, ни работы, знай учись, покамест батька вкалывает, покамест в консерваторах обретается. Правда, плохого о Лизке не скажешь: десятилетку окончила на «хорошо» и «отлично», в институт собралась. Ежели поступит, будет у Холода свой лесовод.

Гоняя костяшки счетов, Холод время от времени поглядывал в открытую дверь, ждал — могут позвать. Склад стоял ниже заставы, отсюда были видны оцинкованная крыша с прикрепленным к коньку красным флагом и верхний срез ворот, увенчанный звездой. Стоило на пару минут оторваться от счетов, как начинали одолевать заботы — отчет отчетом, а старшина заставы — он и хозяйственник, он и строевик, в первую очередь, он и политработник…