Черная Ганьча. Вьюга

Отлет птиц всегда отзывается в сердце печалью. Стояли, провожая взглядом птичьи косяки. Прощальный крик плыл над лесным безмолвием, медленно удаляясь.

— Кончилась моя вольница, — со вздохом сказала Люда. — На днях уеду в Минск и на всю зиму засяду писать. — Отняла у Сурова сверток. — Спасибо за хлопоты, Юрий Васильевич. Дальше не пойду, да и вам пора. — Краснея, достала из кармашка жакета клочок сложенной вдвое бумаги: — Будете в Минске, заходите по этому адресу, если, конечно, появится такое желание.

Он взял адрес, спрятал в карман гимнастерки.

— Буду через три дня.

— Правда? — Ее серые глаза вспыхнули, будто зажглись. — Или снова разыгрываете?

— Нет смысла, Людочка. Еду на юг, а в Минске сажусь в самолет. Ровно через три дня.

Люда не могла скрыть радости:

— Ой, как хорошо! И я через три. Вы каким?

— Каким придется, — ответил, помедлив. — Пожалуй, утренним. — Люда стояла близко возле него, он легонько ее отстранил, разглядывая в упор. Слушайте, Люда, а вам известно, что у меня есть семья?

Краска стыда бросилась ей в лицо, голос дрожал от обиды.

— Мне известно, что вы живете один. Почему вы меня об этом спросили, Юрий Васильевич?

— Просто так.

— Показалось, что я посягаю на вашу свободу?

— Бог в помощь, Людочка. — Суров усмехнулся. — В университете по логике вы, очевидно, отхватывали одни пятерки. Такая тонкая проницательность. Мессинг бы позавидовал.

У Люды дрогнули губы, через силу выдавила из себя несколько слов:

— Извините… Вы в такой форме спросили, что я невольно подумала…

— …плохое.

— К сожалению, не научилась читать мысли на расстоянии. И по логике получала не самые блестящие отметки. — Люда быстро оправилась от смущения, тряхнула льняными до плеч волосами: — Давайте прощаться. — Протянула ему руку.

Ладошка у нее была маленькой, крепкой. Не отпуская, спросил:

— Приглашение остается в силе?

— Разве было похоже, что я шучу?

— Не спешите, давайте посидим. Сегодня воскресный день и погодка — как по заказу, успеете упаковать своих жуков. — Он потянул ее за руку, усадил напротив себя прямо в траву.

Люда доверчиво села. В воздухе плавали белесые нити паутины, в неотцветшем вереске гудели шмели, было непохоже на осень, просто не верилось, что на исходе сентябрь.

— Как не хочется уезжать, — промолвила Люда.

— Оставайтесь. И работайте на здоровье, хоть всю зиму, а мало будет, весну прихватите. Ну, а вслед за весной, всеобще известно, наступает лето. Трудитесь на благо родной природы. Оставайтесь хоть навсегда.

Она изучающе-пытливо посмотрела на него.

— Сейчас не могу. В Минске мне надо пробыть по меньшей мере год… Да, года хватит. — Задумалась, сорвала травинку и намотала колечком на палец. После защиты я наверняка вернусь сюда, насовсем, как старожил, на правах научного сотрудника в заповедник.

— Вы? Сюда?

— А что удивительного? Вот вы, например, живете на границе, потому что охраняете ее. Ведь нельзя же это делать, живя, скажем, в Киеве. А мне, энтомологу, в городе сидеть нечего тем более…

Она не договорила, поднялась, стряхнула с юбки травинки, сняла с себя курточку и больше не надевала.

Поднявшись вслед за ней, Суров поймал себя на мысли, что на этот раз встреча с Людой была очень приятна и сейчас жаль расставаться.

— Провожу вас немного, — сказал, беря ее за руку, чтобы помочь сойти на тропу с косогора. Он шел сзади нее, видел загорелый полукруг плеч в вырезе платья. От всей ее небольшой тонкой фигурки веяло женственностью. — Можно вас спросить, Людочка?

— Спрашивайте.

— Почему вы не замужем?

— Странный вопрос. — Люда остановилась, обернулась к нему. — С таким же правом и я могу вас спросить, почему вы не женаты.

— Пока еще женат, — уточнил он. — У меня жена и сын. И вот еду к ним.

— После полугодовой разлуки, — вырвалось у нее.

— Откуда вы знаете?

— Знаю.

— Земля слухом полнится?..

Люда внимательно посмотрела:

— Здесь все о всех знают, Юрий Васильевич. И разве это секрет?

— Во всяком случае, в газетах об этом не писали.

— Считайте, что я о вас наводила справки, — сказала она с вызовом. Устраивает?

— Опять кусаемся! — Он крепко взял ее за руку, она пробовала вырвать руку, но не смогла. — Людочка, — спросил, — а если по-честному?

— Не поняла.

— Ради одной работы вам хочется сюда насовсем?

— Допустим. Разве работа — не самое главное в нашей жизни? Мы все ею живем до старости.

— И ничего кроме? — Суров заглянул ей в глаза. — Одна работа, работа… А жить когда же?

Люда отвела взгляд, дернула рукой.

— Пустите.

— Люда…

— Пустите, а то разревусь. — Голос девушки зазвенел. — Вы же все знаете, Юрий Васильевич!..

— Что я знаю? — Отпустил ее руку. — Люда…

— Оставим, — быстро и резко сказала Люда. — До свидания.

Она побежала по косогору, взмахивая курточкой, как черным крылом, похожая на подбитую птицу, что силится взлететь и не может. Сбежала в лощинку, и Суров слышал шелестение опавшей листвы под ее ногами. Выждал, пока показалась на пригорке, замерла, оглянулась. И что силы помчалась дальше, к лесничеству.

«Хорош гусь, — подумал о себе с запоздалым стыдом. — Ничего не скажешь, трезвый ты парень. Ах, какой трезвый и рассудительный, ну прямо тебе святоша».