Черная Ганьча. Вьюга

— Не понимаю. — Голов покраснел, будто его поймали за списыванием решенной задачки у соседа по парте. — Что значит бессистемность! Можно, разумеется, интерпретировать по-разному, придать тому или иному вопросу вольное толкование…

— Я так понимаю, что во всяком стиле, во всякой системе нужна еще и душа!

— Относительно моей души многие заблуждаются. Я вовсе не обязан обнажать душевных рефлексий перед солдатами. Шерстнева награжу, вернее, отблагодарю от себя лично, прекрасно понимаю, что заслужил он не простой благодарности. — Голов нервно хрустнул пальцами.

— Ну что ж, справедливо, — сказал после раздумья генерал. — И вот что…

Голов поднялся, почувствовав новую интонацию.

— Слушаю вас.

— Мне сдается, что вы сверх меры опекаете несколько застав, в том числе и эту. Сели, образно выражаясь, верхом на несколько подразделений и пришпориваете, гоните вперед. Зачем? Во имя чего? Шестнадцатая, например, лучшее подразделение в вашем отряде.

— У меня иное мнение.

— Позвольте каждому из нас остаться при своем! Суров упрям, но очень честен, к делу ревностен. Вы обратили внимание, как уважительно к нему относится личный состав?

— Либеральничает. Голоса не повысит.

— За то и любят, — живо подхватил Михеев. — За таким командиром люди пойдут, куда поведет. Нравится мне Суров, не скрываю.

Голов поднялся:

— Можно ехать?

Поднялся Михеев.

— Позвольте закончить.

— Слушаю.

— У вас неважно с дисциплиной и службой в нескольких подразделениях. Вот их и будем проверять. Показухи же не нужно ни государству, ни нам.

— Какой показухи! — возмущенно вскрикнул Голов. — Такого за мною не водится.

— Спокойно, Алексей Михайлович. Вас нетрудно понять: после происшествия на хозяйственном дворе, я говорю об этом без иронии, вы в себя еще не пришли. И тем не менее позвольте заметить, что сегодня вы по меньшей мере были необъективны. Кстати, со старшиной вы тоже не проявили достаточной чуткости. Он еще не так стар, как, например, я.

— Он слеп, товарищ генерал. Вы видели сверхсрочника, старшину заставы, в очках?

— Решили уволить?

— Безусловно!

— Знаете, что мне в голову пришло?

— Скажите.

— Давайте условимся: в ближайший свободный день устанавливаем бегущую фигуру, ну, мишень номер восемь. Холода — на огневой рубеж с автоматом Калашникова, ваш китель вешаем на мишень. Если старшина промахнется, без промедления увольняем. Согласны?

— Что вы!

И тогда Михеев захохотал, хлопая себя по бокам и потряхивая плечами:

— Китель жалко… Вот это да!.. А его, старшину… не жалко. Уморили, Алексей Михайлович… Впрочем, — он согнал смех, — все это шутки. Старшина есть старшина, и если вы пришли к решению взять молодого, дело хозяйское. О жилье для него не забудьте побеспокоиться, о работе тоже.

— Разрешите отправляться?

— Всего хорошего.

Поздним вечером Голов возвращался домой. Из головы не выходило пережитое за день. Ему казалось, что генерал, хотя и говорил резко, не все выложил и за сказанным был потаенный смысл, которого он, Голов, не уловил, но угадывал чисто интуитивно. Светила луна. Впереди, над асфальтом, еще хранившим дневное тепло, толклись комары. Время от времени набегавшие тучи закрывали луну, и тогда резче горели фары, далеко впереди себя пробивая темень.

Машина, выбежав на пустынный теперь асфальт, понеслась с большой скоростью. На неровностях покачивало, и мягкие эти толчки успокаивали.

Скоро показались освещенные домики городка. Машина резко свернула вправо, полоснув светом по чьему-то крыльцу, по частоколу штакетника, над которым высились тонкие стебли мальвы.

Как молния, перед машиной пронесся кот, и Голов досадливо чертыхнулся. Возможно, кот был сер или огненно-рыж, все равно настроение сразу испортилось. А до сих пор сам ведь обычно посмеивался над женой, если она иногда с полпути возвращалась только потому, что дорогу перебежала черная кошка или кто-то перешел с пустым ведром.

Дверь веранды Голов рванул на себя так, что обе створки раскрылись и брызнули осколки стекла. И тогда он с еще большей силой грохнул дверью, закрывая ее. Выбежала жена. В темноте он не видел ее лица, знал, что застыло на нем выражение испуга и готовности услужить.

Он прошел в квартиру без слов, прямо на кухню, сбросил с себя гремящий солдатский плащ.

— Приготовь чаю, — сказал, как приказал.

— Сейчас, Леша. Я сейчас. Пока умоешься, все на столе будет.

Холодная вода успокоила. Голов почувствовал бодрость, улыбнулся, повесил полотенце, в предвкушении хорошего ужина подмигнул:

— Однако для плепорции не мешало б…

Жена его поняла с полуслова:

— Я мигом, Леша. — С необыкновенной резвостью достала из холодильника бутылку «Арарата», поставила стограммовую рюмку. — Устал?

— Наливай. Себе тоже, — добавил, давая понять, что не сердится.

Жена просияла. С той же проворностью налила и себе полрюмки, выпила. Ее лицо сразу покраснело, увлажнились глаза.