Черная Ганьча. Вьюга

В короткое мгновение представил, как, налитый безудержной силой, свирепый Жорж вонзит в подполковника крутые рога, и машинально схватил увесистое полено. Кинувшись наперерез черной туше, почувствовал, как замерло, будто остановилось, сердце и взмокли ладони. Лицо обдало горячее утробное дыхание Жоржа. Игоря неумолимо швырнуло вправо. Падая, не мог сообразить, успел ли ударить — полено вырвалось из рук, поцарапав ладони.

Через несколько секунд Шерстнев поднялся, шатаясь на дрожащих ногах, и увидел подполковника. Лицо его было по-прежнему пепельно-серым, губы оставались бескровными, но взгляд серых навыкате глаз обрел знакомую строгость.

— Спасибо, солдат, — сказал по-человечески просто. — Вам я многим обязан…

В ушах стоял рев быка, звенело на все лады. Не знал, что ответить подполковнику, брякнул первое, пришедшее на ум:

— Подумаешь…

— Вы не сильно ушиблись? — Подполковник ступил вперед, словно собираясь его ощупать.

— Не имеет значения.

А от заставы бежали уже Колосков, Азимов, Лиходеев и Холод. Старшина трудно и смешно загребал ногами.

Быка Шерстнев свалил ударом по голове. Тот еще жил, силился встать, пятная землю вокруг себя темной кровью. Она струилась с отбитого рога и с того места, где недавно на лбу белела звезда, а теперь была до кости рассечена шкура. Жорж хрипел, пробовал выпростать передние ноги. Потом рванулся, видно вложив в рывок последние силы, сел по-песьи, упираясь передними ногами в землю, приподнял голову, слабо вздохнул, будто всхлипнул, и всей тяжестью рухнул.

— Что с Жоржем? — не понимая пока, что тут случилось, чуть не простонал старшина. — Почему он лежит?

Голов ожег старшину испепеляющим взглядом, застегнул китель и скорым шагом направился к заставе.

И тогда солдаты обступили Шерстнева, стали зубоскалить:

— Ахтунг, ахтунг! В воздухе знаменитый ас Покрышкин.

— Будьте внимательны и осторожны, на хозяйственном дворе человек с дубиной.

— Матадор! — Лиходеев обнял Шерстнева. — Жаль, пропустили великолепную корриду.

— Кончай, Логарифм, — беззлобно отмахнулся Шерстнев. — Ты бы посмотрел… — Он осекся, не досказав. — Дай закурить.

— Чужую марку уважаешь, знаем, давно за тобой водится. — Лиходеев не курил. — Ребята, у кого сигареты, дайте.

Колосков открыл портсигар. Шерстнев достал сигарету:

— Спасибо, старший сержант.

Колосков чиркнул красивой перламутровой зажигалкой:

— Положено говорить: «Товарищ старший сержант». Это, так сказать, к слову. Возьмите.

— То есть?

— В прямом смысле. Дарю.

— За что, товарищ старший сержант?

Лиходеев ответил:

— За то, что здорово по-пластунски даешь. — Подмигнул ребятам, и те засмеялись.

— Слушок пролетел, что ты самому генералу хвастал: по первому, мол, разряду по-пластунски вкалываю. Правда, Игорь? — Мурашко хлопнул его по плечу.

Шерстнев рассмеялся:

— Давай, давай, земеля, ври толще. Сегодня можно.

— А вичара не можна? — Азимов распахнул глазищи. — Зачэм сегодня можна, Игар, скажи, да?

— Детский вопрос, Азимчик. Завтра отчаливаю без пересадки на гауптвахту… На полный пансион с продолжительным отдыхом. Ты меня понял?

— Вах, какой ты трепач, Шерстынов!

— Ладно, парни, вам хорошо на сытый желудок. Кончайте.

Из столовой его вызвали к генералу.

Бледный, настороженный, сел на краешек табуретки, положив руки на худые колени. Лишь сейчас заметил черные шерстинки на гимнастерке — как раз в плечо пришелся удар, благо — касательный.

— Что это вы — как ворона на колу? — Щеточка генеральских седых усов растянулась. Сядьте по-человечески. — Он улыбнулся. — Гауптвахту отменяю.

Шерстнев вскочил.

— Сядьте, — повторил генерал. И долго очень долго не сводил с него глаз. — Вот вы какой!.. Молодчина… Как же вы его, а?

Игорь совсем стушевался под пристальным генеральским взглядом, вдруг ощутил незнакомую горечь во рту, не мог слова промолвить.

— Значит, взяли быка за рога, — улыбнулся генерал. — А мог бы он вас.

Шерстнев вдруг почувствовал себя просто, свободно с этим седым доброжелательным человеком, который немного времени тому назад казался ему страшным и недоступным.

— А мы ему по рогам, товарищ генерал.

— И не жаль?

— Как не жаль! Ребята его с сосунка растили, — сказал виновато. Вспомнил бездыханного Жоржа, теперь дыбившегося горой на хозяйственном дворе, и что-то стиснуло грудь. — Пускай бы жил.

Генерал пожал плечами:

— Как это в вас совмещается? Не пойму.

— Что?

Лицо генерала хранило удивленное выражение. Он прошелся по канцелярии, заложив за спину тощие руки, переплетенные утолщенными синими венами, старый добрый человек, облеченный большой властью и еще большей ответственностью. Возраст подчеркивали опущенная книзу бритая голова, складочка дряблой кожи под подбородком, медленные шаркающие шаги.

— Вот что, солдат. — Михеев остановился перед Шерстневым. — Поступок ваш заслуживает всяческого поощрения. — Лицо генерала потеплело, лучики морщин побежали от глаз к вискам. — Поощряю вас десятью сутками отпуска, без дороги.

— Служу Советскому Союзу!

— Только не по-пластунски…

— Виноват, товарищ генерал, сболтнул.