Черная гора

Немного позже громкоговоритель произнес, по-видимому на английском, что объявляется посадка на самолет до Рима, и наш хозяин проводил нас к выходу и ждал взлета. Когда мы выруливали на взлетную полосу, Вулф помахал ему на прощание рукой.

Вулф снова занял место у окна, и мне пришлось вытянуть шею, чтобы впервые взглянуть на Европу. День был хороший и солнечный, у меня на коленях лежала карта, и, после того как мы пересекли Ла-Манш, было очень интересно смотреть на Брюссель, остающийся слева, а Париж справа, затем Цюрих слева, Женева справа или Милан слева, а Генуя справа. Я легко узнал Альпы и даже разглядел Берн. А вот Флоренцию, к великому сожалению, пропустил. Пролетая над Апеннинами, мы угодили в воздушную яму и падали добрую милю или около того, пока не выровняли курс, что, в общем-то, было достаточно неприятно. Некоторые пассажиры даже выразили неудовольствие. Но не Вулф. Он только закрыл глаза и сжал губы. После такой встряски я счел вежливым заметить:

– Это еще цветочки. Вот, помнится, когда вы отправили меня в Калифорнию и я пролетал над скалами…

– Заткнись! – проворчал он.

Итак, Флоренцию я прошляпил. Мы приземлились в римском аэропорту в три часа пополудни. Стоял приятный и теплый день, воскресенье, но в ту минуту, когда мы спустились по трапу и направились к зданию, мои отношения с Вулфом, а его со мной резко изменились к худшему. Всю жизнь, едва возникала необходимость сориентироваться в новой обстановке, мне достаточно было посмотреть на указатели или в крайнем случае спросить местного жителя. Теперь же я пропал. Увы, вывески были не для меня. Такое впечатление, что итальянцы понимали только по-итальянски и считали, что других языков в мире не существует. Я остановился и метнул беспомощный взгляд на Вулфа.

– Сюда, – сухо произнес он, – на таможню.

Основа наших взаимоотношений была нарушена, и мне это пришлось не по душе. Я встал рядом с ним у стола и безмолвно внимал диким звукам, посредством которых он обменивался с басовитым молодцом в форме, причем мое личное участие в милой беседе ограничилось тем, что я протянул паспорт, когда меня попросили об этом по-английски. Я стоял рядом с Вулфом у стойки в другой комнате. На этот раз он обменивался любезностями с черноволосым тенором, хотя, признаюсь, здесь я играл более важную роль, поскольку мне доверили открыть чемоданы и закрыть их после осмотра. И опять странные звуки, обращенные к Красной Фуражке с усами, которая передала вещи Синей Фуражке. Затем толстый сеньор в зеленом костюме с красной гвоздикой в петлице. Вулф любезно сообщил мне, что толстяка зовут Дрого и что частный самолет на Бари ждет нас. Только я собрался выразить благодарность, что меня наконец заметили, как к нам подошел холеный молодой человек, похожий на студента, одетый так, будто собрался на свадьбу или на похороны, и обратился, слава богу, на хорошем американском языке:

– Мистер Ниро Вулф?

Вулф вытаращился на него:

– Могу я узнать ваше имя, сэр?

Он любезно улыбнулся:

– Я Ричард Кортни из посольства. Мы подумали, что вам может что-нибудь понадобиться, и были бы рады предложить свои услуги. Можем ли мы чем-то помочь?

– Нет, спасибо.

– Вы долго пробудете в Риме?

– Не знаю. А вам надо знать?

– Нет-нет… – Он запнулся. – Мы не собираемся вмешиваться в ваши дела – только дайте нам знать, если вам будет нужна какая-нибудь информация или содействие.

– Я дам вам знать, мистер Кортни.

– Пожалуйста. И я надеюсь, вы не будете возражать. – Он вынул из внутреннего нагрудного кармана безупречно сшитого пиджака, купленного явно не в магазине, маленькую черную книжку и ручку. – Мне бы очень хотелось иметь ваш автограф. – Он открыл книжку и протянул ее. – Если можно.

Вулф расписался. Хорошо одетый мальчик-студент поблагодарил его, настойчиво повторил, чтобы мы обращались в посольство при первой необходимости, одарил всех, включая Дрого и меня, благовоспитанной улыбкой и ушел.

– Вас проверяют? – спросил я у Вулфа.

– Сомневаюсь. Зачем?

Он что-то сказал Дрого и Синей Фуражке, и мы двинулись вперед, причем Дрого возглавлял группу, а Синяя Фуражка с вещами замыкала ее. После прогулки по бетону, а затем по гравию странного цвета, которого я никогда не видел, мы подошли к ангару, перед которым стоял маленький голубой самолет. По сравнению с тем, на котором мы пересекали Европу, он выглядел игрушкой. Вулф постоял, сердито глядя на него, затем повернулся к Дрого и что-то произнес. Он говорил все громче и горячее, затем слегка поостыл и в конце концов велел мне заплатить девяносто долларов.

– Хичкок сказал – восемьдесят, – возразил я.

– Он просил сто десять. Что касается платы вперед, то тут я прекрасно его понимаю. Когда мы вылезем из этой штуковины, может быть, мы будем не в состоянии заплатить. Дай ему девяносто долларов.