Черная гора

Деревянная скамья в зале ожидания была не слишком удобной, но, думаю, Вулф не поэтому встал через несколько минут и вышел. Проделав четыре тысячи миль и сменив три самолета, он был по горло сыт передвижением. Невероятно, но факт: я сидел в помещении, а он был на ногах и – снаружи. Может быть, места, где он провел молодость, неожиданно вернули ему второе детство, но, подумав, решил, что едва ли. В конце концов он появился и сделал мне знак рукой, я поднял вещи и вышел.

Нас ждала длинная черная блестящая «лянча» с водителем в красивой серой униформе, отделанной зеленым. Здесь было достаточно места и для вещей, и для нас. Когда мы тронулись, Вулф дотянулся до ремня безопасности и крепко вцепился в него, что свидетельствовало о его нормальном состоянии. С площади мы повернули на гладкую асфальтированную дорогу, и «лянча» совершенно бесшумно понеслась, а спидометр показывал восемьдесят, девяносто и больше ста, когда я сообразил, что он показывает километры, а не мили. Все равно это была классная машина. Вскоре домов стало больше, дорога превратилась в улицу, а затем в извилистый проспект. Мы повернули направо, где движение было более интенсивным, сделали еще два поворота и остановились у тротуара напротив чего-то напоминающего железнодорожную станцию. Вулф поговорил с водителем и обратился ко мне:

– Он просит четыре тысячи лир. Дай ему восемь долларов.

Я мысленно произвел подсчет, пока доставал бумажник, нашел его правильным и протянул деньги шоферу. Чаевые были явно приемлемыми, судя по тому, что он придержал Вулфу дверь и помог мне вынуть багаж. Затем он сел в машину и уехал. Я хотел спросить у Вулфа, не станция ли это, но не смог. Он напряженно следил за чем-то, и, проследив за его взглядом, я понял, что он наблюдает за «лянчей». Едва она завернула за угол и исчезла из виду, он заговорил:

– Нам надо пройти пятьсот ярдов.

Я поднял вещи:

– Andiamo[5].

– Где, черт возьми, ты это выкопал?!

– В опере, с Лили Роуэн. Хор не уходит со сцены, не спев этого слова.

Мы пошли рядом, но вскоре тротуар сузился, и я пропустил его вперед, а сам с вещами тащился сзади. Не знаю, может быть, он в молодости измерил шагами именно эту дорогу, которая состояла из трех прямых участков и трех поворотов, но если так, то, значит, память его подвела. Мы прошли больше полумили, и чем дальше, тем тяжелее становились вещи. После третьего поворота на улицу, которая была у́же, чем все остальные, мы увидели припаркованную машину, а возле нее мужчину. Когда мы подошли, он сурово уставился на Вулфа.

Вулф остановился прямо против него:

– Паоло…

– Нет. – Мужчина не мог поверить. – Боже, это правда! Садитесь. – Он услужливо распахнул дверь автомобиля.

Это был маленький двухдверный «фиат», который мог бы служить прицепом к «лянче». Мы все же втиснулись в него: я с вещами – назад, а Вулф с Телезио – на передние сиденья. Пока машина ехала по узкой улице, Телезио то и дело поворачивал голову к Вулфу, и я мог внимательно рассмотреть его. В Нью-Йорке полно таких – с жесткими густыми волосами, большей частью седыми, смуглой грубой кожей, быстрыми черными глазами и большим ртом, словно всегда готовым к улыбке. Вулф, естественно, был не в состоянии отвечать на его вопросы, и я не мог его в этом упрекнуть. Я хотел бы удостовериться, что Телезио можно доверять как брату, поскольку меньше чем через милю мне стало ясно, что ему нельзя доверять как водителю. Судя по всему, он был твердо убежден, что все возникающие на его пути препятствия, одушевленные или неодушевленные, должны исчезнуть, прежде чем он до них доберется, а когда одно все же не успело вовремя увернуться и Телезио почти столкнулся с ним, реакция нашего водителя какую-то долю секунды была очень радостной. Когда мы наконец доехали, я вылез из машины и обошел ее, чтобы взглянуть на крылья. Ни царапины, ни вмятины. Я подумал, что, слава богу, таких водителей один на миллион.

Пункт назначения представлял собой маленький двухэтажный оштукатуренный дом, позади которого находился двор, огороженный с трех сторон забором, с цветами и маленьким бассейном.

– Не мой, – сказал Телезио, – моего друга, который уехал. У меня дом в Старом городе, где вы были бы слишком заметны.

На самом деле мне перевели эту фразу только спустя два часа, но я стараюсь передавать события в том порядке, в котором они происходили. Это единственная возможность получить о них четкое представление.

Телезио настоял на том, чтобы самому внести вещи, хотя ему и пришлось их поставить, чтобы открыть дверь ключом. В небольшом квадратном холле он взял наши пальто и шляпы, повесил их и провел нас в большую комнату. В ней все было выдержано в розовых тонах, и одного взгляда на мебель и другие предметы было достаточно, чтобы понять, какого пола его друг, – по крайней мере, мне так показалось. Вулф оглянулся в поисках подходящего стула, не нашел его и сел на диван. Телезио исчез, но вскоре вернулся с подносом, на котором красовались бутылка вина, стаканы и вазочка с миндалем. Телезио наполнил стаканы до краев и провозгласил тост:

– За Иво и Гарибальди!