Черная гора

– Йосип Пашич. В тот момент мне больше некого было послать к Телезио в Бари, и я послал его. Дела удерживали меня в городе, я не мог никуда отлучиться до вторника – это было как раз неделю тому назад. Я отправился в горы ночью – так безопаснее, но Карлы в том месте не застал. Мы нашли ее тело на следующее утро у подножия утеса. Ей нанесли несколько ножевых ранений, но, учитывая повреждения, которые она получила при падении с утеса, невозможно было сказать, подвергали ли ее пыткам. В любом случае она была мертва. Из-за отсутствия у нее документов и по некоторым другим причинам устроить христианские похороны не представлялось возможным, но ее тело погребли подобающим образом. Могу добавить, что мы пытались преследовать и уничтожить тех, кто ее убил, но в горах это сложно. Кроме того, следовало срочно принять меры предосторожности в отношении тайника. Возможно, прежде чем убить, Карлу заставили выдать его расположение. На хлопоты с тайником ушла ночь среды, а в четверг мы с Йосипом Пашичем вернулись в Титоград. Ночью он отплыл в Бари, чтобы отправить в Нью-Йорк сообщение о гибели Карлы. Я считал, что должен известить вас, потому что она была вашей дочерью. Вот так обстоят дела. Мне не представилось возможности спросить ее, кто убил Марко.

Вульф нахмурился:

– Вы могли расспросить Йосипа Пашича.

– Он не знает.

– Он же был с ней в горах.

– Не совсем так. Она пыталась сделать кое-что одна, вопреки здравому смыслу.

– Я хочу его увидеть. Где он?

– В горах. Он вернулся туда в субботу ночью.

– Вы можете послать за ним?

– Конечно могу, но не собираюсь, – отрубил Данило. – Обстановка здесь очень сложная, и он должен оставаться на месте. Кроме того, мне бы не хотелось, чтобы Йосип встречался с вами в Титограде после всего, что вы тут натворили. Вы навлекли на себя подозрения. Заявиться в управление тайной полиции! Болтаться днем где вздумается! Конечно, Титоград не столица. Это всего лишь бедный заштатный городишко, окруженный горами. Но и здесь есть люди, которые бывали за горами и за морем. Что, если кто-то из них узнал вас? Неужели вы думаете, что я настолько глуп, чтобы поверить, будто вы Ниро Вульф, только потому, что вы пришли в мой дом и сказали мне это? Будь я столь легковерен, меня давным-давно уже не было бы в живых. Однажды прошлой зимой дядя показал мне вашу фотографию в американской газете. И теперь я вас сразу узнал. В Титограде есть и другие люди, которые могут вас узнать, но нет: вы идете прямо к Госпо Стритару и говорите ему, что вы Тоне Стара из Галичника.

– Приношу извинения, – жестко изрек Вульф, – если подверг вас опасности.

Данило отмахнулся:

– Не в этом дело. Русские знают, что я получаю деньги от Белграда. Белград знает, что мне платят русские. Причем и тем и другим известно, что я связан с Духом Черной горы. Поэтому ваше поведение для меня не опасно. Я просачиваюсь у них между пальцев, как ртуть – или грязь, по их мнению. Но Йосип Пашич – другое дело. Если я устрою ему встречу с вами в Титограде и по несчастной случайности… Нет. В любом случае он не может прийти. И потом, что он вам скажет? Если бы он знал… Да, Мета?

Дверь открылась, и в проеме возникла госпожа Вукчич. Она подошла к мужу и что-то сказала. Данило поднялся, мы с Вульфом последовали его примеру.

– Я сказал жене, кто вы такие, – сообщил Данило. – Мета, это господин Вульф и господин Гудвин. Я не вижу причины, почему бы тебе не пожать им руку.

Ее рукопожатие было твердым и дружественным.

Данило продолжал:

– Я знаю, господа, что вы, как и мой дядя, привыкли к утонченным блюдам и деликатесам, но могу предложить только то, чем мы богаты. По крайней мере, хлеб у нас есть.

Ужин оказался очень приятым. Между Вульфом и мной на столе стояла электрическая лампа под большим розовым абажуром, поэтому мне приходилось наклоняться вперед и поворачивать голову, чтобы его увидеть, но это было не так уж сложно.

Миссис Вукчич оказалась радушной хозяйкой. Ни Вульф, ни Данило не обращали никакого внимания на то, что я не понимаю ни слова из их разговора. А вот Мета относилась к этому иначе и то и дело поворачивалась ко мне, как бы включая меня в их беседу.

Я вспомнил обед, который Лили Роуэн давала у «Рустермана» и где одним из гостей был эскимос. Проявляла ли она к нему такую же обходительность, как миссис Вукчич ко мне? Припомнить этого я не смог. Наверное, потому, что сам не обращал на него никакого внимания.

И я дал себе слово, что если когда-нибудь вернусь в Нью-Йорк и буду обедать за одним столом с кем-то вроде эскимоса, то стану улыбаться ему – или ей – каждые пять минут.

Тушеная баранина таяла во рту, редис был сочным и хрустящим. Но вкуснее всего оказался домашний хлеб – булки шириной и длиной с мою руку. Мы съели парочку, и я воздал им должное. Масла хозяева нам предложить не могли, но мы макали хлеб в подливку, а потом – в яблочное повидло, что было еще вкуснее.